Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Небо сизым саваном покрыто.
Разлился, как молоко, туман.
Сад вдали – весь голый, как побритый.
Спит в брокате золотом платан.

Ослики с печалью на корыто
Смотрят, где гнилой лежит кочан.
Пыль людская по берлогам скрыта,
Жизненный окончился обман.

Хорошо так, будто бы в Помпее
В серый, зимний, акварельный день,
Хорошо так, без ярма на шее,

Без идей, как будто бы всё – тень,
Тень в сырой скользящая аллее...
Скоро снова зацветет сирень.

Под Новый Год. Блестящий вешний день.
Флоренция как свечка золотая.
Всё синюю отбрасывает тень:
Дома, деревья, арка мостовая.

Священная охватывает сень
Вдруг душу, радость жизни обновляя,
И чудится, что зацвела сирень,
Или в траве гвоздика полевая.

Так выползем же из келейки тесной,
Уставленной реликвиями книг,
Начнем читать из Библии небесной,

Освободясь от мысленных вериг:
В ней солнечной кириллицей прелестной
Запишется наш мимолетный миг.

Как розовый венец вдали – Чимоне.
Белеет всюду снежный горностай.
Клубятся облака на небосклоне, –
Остаток жалкий лебединых стай.

Вблизи платаны, спящие в истоме, –
Не шелестят кораллы бледных вай.
Стволов колонны краше Парфенона,
Писал их кистью мудрой Гокузай.

Так ясно всё, как золотой листок,
Ко мне упавший только что на плечи,
Так ясно всё, как будто бы уж в сок

Пчела мои преобразила речи
И превратился я в сияния поток,
И потерял свой облик человечий.

Давно волчком кружусь я по паркету
И литании вздорные жужжу,
Как подобает нищему поэту,
Но сказок никому не расскажу.

Вокруг шкафы, комоды, места нету
Для заводного пестрого «joujou», –
Я уж устал кружиться зря по свету,
И ни на что любовно не гляжу.

Но всё же силы нет остановиться,
И одержим я кантиленой весь,
Как над волнами реющая птица:

Я странная из настроений смесь,
Ненужная я в мирозданьи спица,
И от падений потерял всю спесь.

Сквозь дымку зимнего я вижу дня,
В тумане сизом, мухоморы крыш,
И силуэт промерзшего коня,
Жующего солому и камыш.

И сумерки в сознаньи у меня...
Мне на мансарду хочется в Париж,
Мне хочется словесного огня,
Мне хочется с тобой на Агармыш.

Что в наступающем году найдем?
Смерть? Новую всемирную войну?
Всё может вспыхнуть атомным огнем,

И канем мы к расплавленному дну...
Дай посох, Антигона, мы пойдем
Опять встречать молитвенно весну!

Серебряные дымчатые тени.
В них солнца розовый плывет фонарь.
Платанов ветви лиловей сирени.
На крышах мшистая алеет гарь.

Прохожие – как черные виденья,
Но нежится уже на солнце тварь.
Хотелось бы опять размять колени,
Паломничать хотелось бы, как встарь,

Хоть все и перевиданы святыни
Давно на переторенном пути.
И даже купол неба бледно­синий

Нас не манит, где Бога не найти.
Давно мы слепнем от ума гордыни,
Как вылезшие из норы кроты.

Несметный ряд истлевших поколений.
За пирамидами дремучий лес.
Орангутанги. Крокодилов тени.
Ихтиозавры с шеей до небес.

Медузы зыбкие. Всё это – звенья,
Всё это – предки, а вначале – бес.
Но стерся след. Остались привиденья:
С амебой у меня контакт исчез.

Я только я, и я стремлюся к Богу
В лазурные космические вены,
И вижу я к Нему верней дорогу,

Чем к инфузориям в жемчужной пене.
И мне вина не нужно на подмогу,
Чтоб видеть рая голубые стены.

С младенчества я находил лишь в Слове
Тебя, – повсюду сокровенный – Бог!
Лишь в красоте – Твоя первооснова,
Других нигде не видел я дорог.

Я видел след, по временам суровый,
Твоих волны касающихся ног,
Но разобрать мелодии терновой
В явленьях естества никак не мог.

– Мой милый сын, в Моем ты грелся солнце,
Моей ты звездной мантией покрыт,
Меня ты видел в претворенной бронзе,

На дне морском Мой синий глаз сокрыт,
Из тучи Я сиял в твое оконце,
В душе твоей – следов Моих магнит!

Поэзии – тепличного растенья –
В застенках жизни не найти нигде:
Неведомо, зачем стихотворенья
Рождаются, как волны на воде.

Поднимутся на краткое мгновенье,
Как борзый конь на золотой узде,
Низринутся на скалы­привиденья,
И вновь исчезнут в голубой слюде.

Кому они нужны? Да никому,
Поэта сердцу разве одному,
Да ветру, что катит сухой бурьян

И воет меж кладбищенских крестов:
Он наши песни унести готов,
Как облака, в забвенья океан.

Вначале было мрачное Ничто,
Потом глаза открылися для света,
Но всё проваливалось в решето,
Лишь в пятна разноцветные одето.

В конце такое ж смутное Ничто –
С померкнувшим виденьем Параклета,
И брошенное на столе лото, –
Загадка песенки уже допетой.

Начало и конец, как рукавицы,
Спадают с рук – и нету ничего:
Уносятся куда­то перья птицы,

Синеет где­то в небе Божество,
Но нет уже ненужной мира спицы,
И всё, как камень гробовой, мертво.

Я, как дикарь, любуюсь на витрины,
Где зимние расставлены цветы.
Там астры, хризантемы, георгины,
Там орхидей прожорливые рты.

Гвоздик пылающих полны кувшины,
Вот чайных роз душистые черты:
Всё уцелевшее от злой судьбины,
Всё – закрепленные стихом мечты.

Вокруг туман, сырой асфальт и слякоть,
И под зонтами восковые лица,
Как алебастр или ржаная мякоть.

А здесь в окне роскошная теплица
С красавицами, что не могут плакать,
И я меж них, как Феникс, рая птица.

Я много лет маячу на холме,
Меж озверевших и безбожных толп,
Как молчаливый телеграфный столб
С гудящей проволкою в вышине.

Но лишь засну, я отдаюсь волне,
Где без законов точных и без колб,
Свой поэтический свершаю долг,
Как птица Феникс на живом огне.

Корабль воздушный прилетает мой,
И море я безбрежное пашу
Вселенной всей – лучисто­золотой, –