Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Закатятся когда-нибудь бельма
Окровавленных дедушки глаз;
Императора будут Вильгельма
Катафалк выставлять напоказ.

Мой папаша – наследный кронпринец,
И я сам буду скоро как он;
Принеси мне, Христосик, гостинец,
Оловянных солдат миллион.

Я к тебе обращаюсь, бедняжка,
На соломе родившийся в свет, –
У меня на атласике шпажка
И отличий висел винегрет,

Я к тебе обращаюсь, малютка,
Потому что таков этикет;
Да и старому Богу не шутка
Приказать, – я покамест не дед!

Положи же мне, грязный мальчишка,
На Сочельник под царскую ель
Для обстрела с людьми городишко
И соборов высокую цель.

И заполни саженный подносик
Несожженных еще государств,
И жестоких, жестоких, Христосик,
Принеси мне пилюль и лекарств;

Принеси мне мортиры, Спаситель,
Но в четыреста двадцать модель, –
Я пороков земную обитель
Искуплю, превратя в вермишель!

С великой и счастливою планидою
Ты обручен навек, младенец Толюшка!
Пустое, что продрог ты под хламидою
И что гниет твое грудное донышко,
Пустое, что питаешься акридою,
Что не видна в гряди твоя коронушка:
Ты пощажен кровавой Немезидою,
Тебя баюкают Эвксина волнышки,
Ты обойден бесплодия обидою,
Тебя благословил, простое звенышко,
Господь псалтырью. Завтра ж над Авлидою
Он навсегда тебе даст Деву-Солнышко!
И ты за ней на розовые лестницы
Пойдешь с мечтой, нетленною прелестницей!

Как глаза у блядующей девки,
Изрубцован полозьями, мутен
Ледяной камилавок у Невки,
Но тебе он, Григорий Распутин,

Золотая, атласная саржа!
Ты – символ отвратительной язвы,
Горностаем покрытой, – и баржа
Выгребная гордилась бы разве

Катафалком тебе и клоаке,
Для которой пророком Астарты
И блядующим фетишем мрака
Справедливости жалкие карты

Ты, ханжа и преступник и шулер,
Передергивал в годы проклятья!
А! святая возмездия пуля,
А! поэта священная братья!

Не впервые мы терпим шпицрутен,
Не впервые нас гонят сквозь строй,
Но чтоб символом был нам Распутин,
Нет, палач, лучше в землю зарой!

Пусть никто не виновен в обмане,
Пусть виновных не знает мудрец,
Но в невинном разбойничьем стане
Мы, казненные духом, Отец,

Очищенья, очищенья в Ханаане
Ожидаем за великое страданье
В искупителей священном Иордане!
Мы боролись до последнего дыханья, –

Ниспошли же нам предтечу Иоанна,
Пусть крещением залечит наши раны,
Пусть врачует преисподние изъяны,
Пусть поставит серафимов для охраны.

Очищенья! Очищенья в Ханаане,
Заслуженного за долгое страданье!
Мы явленья ожидаем у Иордана
Долгожданного Мессии. Осианна!

Ну, полно угрожать, Старуха,
Окровавленною косой,
Нирваны адской повитуха,
Я уж не заинька косой!

Прибавится лишь жалкий колос
В твоем чудовищном снопу,
Но вечности нетленный голос
Не увязать тебе в снопу.

Ине один на смертном ложе
Возляжет солнца аколит:
С ним рядом на него похожий
Любви прострется аколит,

Денницы сын, душисто-алый,
Цветами избранный царем,
И заглушишь ли ты кимвалы
Над умирающим царем.

Веди же рать туберкулеза
В мою расшатанную грудь,
Неувядающая Роза
Покроет стынущую грудь.

Счастлив, счастлив я, знай, я в счастьи,
Меня не режет адамант,
И потому я в черной пасти
Не растворюсь, как адамант.

Счастлив, счастлив я на отходе,
Я царское дитя люблю,
Свободнее во всей природе
Не сыщешь бега кораблю!

И потому иди же, сводня,
С бессмертной Розой серафим
Из-под косы взлетит сегодня,
Шестокрылатый Серафим!

За горами Мегера-Зима прикорнула,
Знать и ей соглядатаем быть надоест,
И не целится в грудь из студеного дула
Почему-то озлобленный вечно норд-ест!

Бирюзовою мантией венчанно небо,
А у моря хитон – голубая яшма,
У коней же, подкованных золотом Феба,
На попоне пурпуровой пряжи кайма.

Как влюбленная девушка нежен возница,
Повелитель небес неустанных коней,
И цветы золотые летят с колесницы
На усталую грудь и на жемчуг морей.

И ликуешь невольно, как будто бы жизни
Не испита унылая чаша до дна,
И покажешься сам себе радостным крыжнем
Или чайкой, что где-то далеко видна!

И поверишь невольно, что дикие руны
Ты неверно в свитке заповедном прочел
И что скоро развеется ужас заструнный
И вернутся мечты на отцовский престол!

Зазолотились колокольцев
Звончатые в груди звонницы,
Волшебно трельные подольцы:

Пасхальные взвилися птицы…
И откровенье Сердобольца
В студеные сердец бойницы,

Не пораженное позором,
Ласкалося, – но каркал ворон
Над плащаницами с укором…

Не будь ликующим тевтоном,
Гетера-Жизнь, и осмотри
Внимательнее по притонам
Добычу: подлинно ль цари

Сдались твоим грудям сурьмленным?
Цари Мечты, а не тиран
Тупоголовых, заярмленных
Недокрамольничавших стран.

И, если ты найдешь подобных,
Хоть до мозга костей ликуй!
Холопов же пустоутробных
Страстями плотскими прикуй

К давно заплеванному ложу!
Как избранный тобой тевтон,
Ты мира сброшенную кожу
И колоссальный легион

Безоборонных победишь!
Родительницей только мышь
По праву назовет тебя,
Ушко лапчонкою свербя.

Мне любовь и большие страданья
Прекратили глубинных корней
Роковое всегда содроганье –
И направили в царство теней.

Говорят, я еще существую
И, одетый в шутовский наряд,
Посещаю гетеру больную
И циничный ее маскарад,

Но ответствен ли я за улитку,
За жемчужинки домик пустой?
Не бездушное ль тело за нитку
Жизнь-Гетера тереблет рукой?

Оттого, что когда-то по грязи
В зипунишке худом и с кошевкой
Отправлялось за пищей в лабазы
И ругалось с базарной торговкой,