Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Над великой державой Российской,
Что сокрылась во тьме киммерийской,
Не заплачешь ты, значит, природа,
Над судьбою злосчастной народа,
Не потешишь сочувствием нас.
Ах! В Элладе священный погас
В Элевзине давно уж огонь!
Гелиосов дерзающий конь
И священные вечные музы
Не закроют ужасные шлюзы,
Где прорвался гноящий Коцит
Меж познанья раздробленных плит.

Нет, ошибся я, сестрица,
Плачет голубая птица
Где-то в синеве небесной,
И хихикает телесный,
Пестрогрудый попугай!
Там, где некогда был рай,
Птица неба слезы точит,
Попугай в ответ лопочет…
Я читаю слов пифийских
Окровавленные списки…

Как легкое облачко в жаркую пору
Несется по синего неба простору,
Взирая на гор величавых дыханье,
На нивы больные и тварей стенанье,
На моря туманные вечные дали,
На песни всё той же, такой же печали,

Как легкое облачко в синей купели,
Что тает неслышно без видимой цели
От царственной ласки священного солнца,
Что, тая, лишилось своих балахонцев
Из кружев подвижных, руками зефиров
Сотканных зачем-то на синих панирах, –

Как легкое облачко легкую душу
Священной навек отдает синеве,
Так я, озлобленный, пускай не нарушу
Предсмертным проклятьем голодной вдове
И мачехе Жизни надежды пустые
На близость последнего в мире Мессии.

Непроницаемый стрелами Феба,
За пологом неисповедной Ночи
Есть темный край за рубежом Эреба,
Куда смеженные уносят очи,

А в том краю забытая пустыня
Во тьме извечной всюду распростерлась,
В которой нет ни красок и ни линий
И братнина разодранного горла.

Но слышны там серебряные всплески
Куда-то извивающейся Леты,
Бесплодные творящей арабески,
Как ясновидящие все поэты.

И островок в ее сонливом ложе
Меж камышей шуршащих распростерся,
На пышный бархатный ковер похожий
Пахучих трав невидимою ворсой.

И посреди, глазами озаренный
Кровавыми великолепных маков,
Алеет замок тысячеколонный,
Хранимый вязью таинственных знаков

От разума кощунственного клешней,
От всех надежд юдоли погребенной,
От жалких слов чувствительности вешней
И солнца чар, навек развороженных.

Скорей, скорей к обители Гипноза,
Оставив жизни прокаженный дом,
Перенеси возлюбленного, Роза,
Когда мы, обнимаяся, заснем!

Страдали мы и верили немало,
А навидались и того полней!
Снимай одежды все! Под одеяло
Ложись ко мне нагая поскорей!

Обнявшись, я головкою на грудки
Твои склонюсь и припаду к тебе,
И в поцелуях нестерпимо жуткий
Затехнет стон о чьей-то там судьбе.

Целуй в уста возлюбленного, Роза,
И незаметно посреди хором
Очутимся мы тихого Гипноза,
Когда в объятьях трепетных заснем!

Резец и кисть, перо и стека,
Октавы смутнодумных струн –
Вот в чем спасенье человека
Перед неразрешимых рун

Мучительно манящей жутью,
Вот чем невыносимый торг
С беззубой смертью у распутья
Возможно претворить в восторг

Вакхического опьяненья
И элевзинской чистоты,
И в Фидиево устремленье,
И в Поликлетовы мечты.

Качаются голые ветки
В чулочке зимы ледяном
У жарко натопленной клетки,
Где бьется развенчанный гном.

Свинцовые скуфьи нависли
На грязный разъезженный снег,
Фантазии пестрые числа
Не служат, как оси телег,

Не смазанных сладостным дегтем,
И песен не тешит хаос
В веленевом гробе, что когтем
Исчерчен, продавлен насквозь.

И кажешься вороном черным
На дуба кристальных ветвях
Невольно себе, что, покорный
Чему-то, на падаль в червях

Слетает зачем-то и жутко,
И хищно, и жалко кричит;
И злостною кажется шуткой
На солнце синеющий Крит,

И храм вековой Агригента,
И Этны волнующей грудь;
А грязная снежная лента
Дороги твердит: позабудь,

Навек позабудь эти чары
И русским безумьем живи,
Равенства лобзай кошемары
И снежные груди в крови.

В раю, где формы без изъяна,
Но где не запрещен каприз,
Влюбилась как-то обезьяна
В лазоревых сиянье риз

Блистательного серафима,
Что, опираяся на меч,
Шагал у стен невозмутимо
Меж темных кипарисных свеч.

Влюбилась же она не в шутку,
Раз, словно маятник какой,
Качалась каждую минутку
За ним, не находя покой.

Она любовные гримасы
Почище, чем любой тенор,
Умела корчить, выкрутасы
Же руконог ее танцор

Не передал бы из Марьинки,
Не объяснил балетоман.
Подарочки ей без заминки
Давал магический карман

Деревьев райских и рабатки
Неувядающих садов,
И много всякой снеди сладкой
Меж гордых Ангела шагов

Валялось в вертоградах Божьих,
Наказанных Адаму вилл,
Но Ангел почему-то рожи
Влюбленной сей не возлюбил

И, в петлю гибкую лиану
Связав, закинул в кипарис, –
И перебросил обезьяну
Чрез рая золотой карниз.

Увы, влюбленною макакой
Такой и ты, поэты, стоишь
Пред рая крайнею абакой,
И песен золотой камыш

Подкашивает беспощадно
Какой-то черный серафим;
С покинутою Ариадной
Ты в лучшем случае сравним.

Я Анатолий восходящий,
Я солнца воспаленный диск,
Я несгораемо горящий
Тысячеискрый василиск;

Я плосконосый, горбоспинный
В печали скорчившийся гном,
Полувершинный и низинный,
Томимый воплощенья сном.

Ты Розы Алой ароматней,
Ты солнца вешнего светлей,
На подвиг вдохновляешь ратный
Ты утомленных королей.

Чрез Ада мрачные куртины,
Чрез терний и кресты Голгоф,
Как Готфридовы паладины,
Я за тобой идти готов.

Сверкни же маяками черных,
Печалью засвеченных звезд,
Чтоб, как подснежник я проворный,
Как первый желтоклювый дрозд,

Защелкал песнь освобожденья
От жизни тягостной дремы,
Чтоб в поцелуйное мгновенье
Растаяли, как облак, мы.