Леон де Грейфф - Под знаком Льва

Когда-то, по слухам, в галантном Провансе
изящно слагали стихи трубадуры,
и нежными были их тровы и альбы,
как взгляд Магдалены, как руки Лауры.

Сирвенты, кансоны [27] Трова — стихотворение трубадура; альба, сирвента, кансона — стихотворные жанры, культивировавшиеся трубадурами. , принцессы и донны;
и рифмы, и ритмы изысканно хрупки,
любезные речи, учтивые вздохи,
и тонкие вина, и звонкие кубки.

Бургонские вина, и вина Шампани,
и бледное ренское — слава застолью,
где вкус безупречно звучащей рондели
приправлен чистейшей аттической солью. [28] Аттическая соль — тонкая острота, эпиграмма.

А ныне! Мещанское время нищанья
поэзии денежного стихоплета!
Мы служим вассалами нефти и салу,
нам лучшая нота — хрустенье банкнота.

В журнальных колонках тесним без стесненья
тисненье сонетов мы в честь мецената…
А раньше когда-то в галантном Провансе
поэты, по слухам, писали как надо:

о Хлоях, Лаурах, Роксанах, Кассандрах,
прелестных, возвышенных и возносимых,
не в меру божественных — но незабвенных,
излишне наивных — но неотразимых.

Честолюбив (признаюсь на ушко)
я, Лео Легрис, враль и недотрога.
Тщеславие мое столь велико,
что принимает форму монолога.

Мне тесно здесь, где так невысоко,
где скука душит хваткой осьминога.
Спаси же душу стилем рококо,
тщеславия асбестовая тога!

Аплодисменты королей и пешек
и пулеметы яростных насмешек
не вызовут меня на бис и бой.

Витаю в облаках я? Ну и ладно.
Я вам невнятен? Что ж! Зато изрядно
над вами посмеюсь — и над собой.

Пингвины

Однажды
вся пингвинья
рать
отправилась в далекий
путь:
куда-нибудь,
зачем-нибудь.
Ни дать ни взять
вся целиком
пингвинья рать.
Ать, два,
ать, два,
ать!

Возглавил всю
пингвинью рать
полупоэт, полуагрессор,
один румяный
герр профессор;
он чуть хромал
на правый ласт,
но был очкаст
и коренаст
и нес зеленый
зонт,
всем застя горизонт.

Шумел он: «Ать!»-
и снова: «Ать!»
И в ногу шла
пингвинья рать.

Пингвинье скопище пестрело
среди торосов,
среди льдин
одной из множества картин,
что описал Порфирьев сын
московитянин Бородин
смычком своей фантазии
в цикле «В Средней Азии».
Тут были всякие
пингвины:
глупцы, сократы,
шалопаи,
бароны
и простолюдины,
молчальники
и краснобаи,
филистеры, филантропяне,
филосифоны, филосовы ,
пуристы были, пуритане
и остросло- и богословы,
пингво-орфеи, пингво-феи,
анахореты и эстеты,
атлеты, виги [30] Виги — английская политическая партия, возникшая в конце XVII в. , и аскеты,
и все пласты
кретино-критики :
синтетики
и аналитики,
а большей частью —
паралитики.

Ну, словом,
вышла погулять
вся целиком
пингвинья рать.

Интерлюдия

Итак,
пингвиний караван
бредет в одну
из дальних стран.
В какую —
неизвестно,
да и неинтересно.

Зато уж
в караване
тьма
дарований:

черен, проворен,
в тоге историка,
Эдгаров Ворон
с черепом (Йорика).
Прорва пернатых
в перьях и латах:

Кречет и Кочет,
Сыч, Козодой…
Каждый лопочет,
как заводной.
Взять вот хотя бы
арию Жабы
или
(вот баба-то!)
ведьму из Макбета:
веник ли, швабра —
она впереди:
«Абракадабра!
Не подведи!..»

Ведьма из «Макбета»,
Ворон,
Баран,
Кочет и Кречет,
Сыч
и Сизарь…
Вот и явился
наш караван
в край, где певучи
сосны,
как встарь…

Скачет над лесом
всадник-луна.
Облако вроде
лошади ей.
Квакает в луже
Жаба одна.
А на поляне —
сонмы теней.
Сонмы пингвинов
дали обет
в том, что пребудут
немы, как мхи.
Вот и выходит
пингво-поэт ,
чтобы прочесть им
пингво-стихи .

Афиша

Выступление,
что было обещано пингвинам,
дальновидно отменяется,
дабы после
не пришлось бы им, невинным,
животами долго
маяться.

Еще одно выступление

Другой пингвин
залез на пень —
поэт с гнильцою,
но слащавый,
поскольку
на одну ступень
он ближе был
знаком со славой.

Тряхнувши гривой,
произнес
он все слова
в своей балладе,
что сочинил он
про мороз,
а также
новолунья ради:

мол, вот
луна,
белым-бела,
плыла,
и всем казалось
снизу,
что спутница
земли была
как сахарная Мона Лиза…

Афиша

Состоявшееся
выступление
отменяется
как преступление
против личности
поэтичности.

Резюме

Почти что все
пингвины,
поэты то что
надо,
пропели сонатины
и пингво-серенады ,
пролив слезу
и слюни
во славу
новолунья,
пропевши в лад
и кряду
сто гимнов
водопаду.

Интермедия

Задумались поэты…
Взахлеб читало эхо
сонеты их, но вряд ли
был хоть один пригож.

Задумались пингвины…
Тоска и скука! Эко!
Поэтов — сколько хочешь,
стихов же —
ни на грош!

Попоэтим!

Давайте-ка,
давайте-ка, пингвины,
пофилософим.
Давайте-ка покинем
наши льдины,
помефистофим.
Помудрствуем лукаво,
попоэтим.
Тем способом не выгорела
слава?
Обрящем этим!
Взгляни налево,
посмотри направо:
средь флейт, кларнетов,
куда ни кинешь взгляд,
орет орава
пингво-поэтов.
Поэтов разных:
чистюль и грязных,
и куртуазных,
и буржуазных,
и бесобразных
расстриг безрясных,
и вбитых в угол
пыхтящих пугал,
ну, словом, право,—
одна орава
убогих, строгих,
но недвуногих,
и выдающих,
и подающих,
и просто пьющих,
поющих в кущах…
Ворчат, воркуют,
урчат, ликуют,
ликерят, ромят
и смотрят косо
и безголосо
поют, истомят, бухтят, содомят ...

И на обедне,
и на вечерне
хамят стихами
в господнем храме
(се между нами:
у нас про это
нет докумета),
нудят, москиты,
и те, что сыты,
и те, что босы,—
все безголосы.