Александр Цыганков - Ветер над берегом: Вторая книга стихов

Неправда, что проходит мимо жизни

Поэт, что говорит о чём-то высшем.

Он просто выше смерти или свыше

Дано ему смотреть. Допустим, казни

Чреваты внеземным колесованием —

Все казни, что творятся ежечасно.

И быть поэтом, право, здесь ужасно

И страшно петь с тлетворным придыханьем.

Не лучше ли – ХОЖДЕНИЕ ПО ВОДАМ!

Безлунной ночью, в такт четвёртой страже,

Простое, но не мыслимое даже

Лишь только в чудо верящим народам.

И сколько б не сходили, с роком споря,

Из лодки прямо в волны – нет в том прока.

Но всё-таки смотрите на пророка:

С рукой, простёртой над пучиной моря,

Идёт, предполагая лишь терновый

Венец за эти фокусы в награду.

И всё же он не тонет! И не надо

Роптать во время бури бестолково.

Он – есть последний, Он же – есть и первый.

Он – альфа и омега – свят и светел!

Врывающийся в двери словно ветер:

«Зачем ты усомнился, маловерный!»

Речная гладь. Идиллия. Рыбак,

Принявший спозаранок кружку чая,

Из белых вод таскает, натощак,

Ельцов да пескарей, не замечая

Сближенья берегов, меж коих сам

Уже распят и гладью успокоен,

Приравнен, то есть, к этим берегам

И с ними слит, но слиться не способен.

Всё сближено. Идиллия. Река

Сама себя в себе воспроизводит,

Выбрасывая рыб, а рыбака

Захватывая зеркалом… Выходит,

Что ловится не рыба, а рыбак,

Без коего уже не представима

Речная гладь, где даже натощак

Не выудить ни щуку, ни налима.

Проворных пчёл жужжанье и роенье

Над статуей героя, а точнее —

Героя нет, и призрачно виденье,

Но есть одна кудрявая идея.

Всё прочее реально. В первой строчке

Я не предполагал иносказанья,

И всё вокруг от линии до точки

Исполнено по правилам ваянья

И зодчества – с колоннами в просторе

И звездопадом в небе над ареной.

И пустота на каждом косогоре

Читается как реквием Вселенной.

И ветер обтекает идеально

Никем не совершённое творенье.

И нет его! И всё-таки реально

Проворных пчёл жужжанье и роенье.

У древних даже статуя гордится

На фоне неподвижного сверканья

Живых огней на крыше мирозданья,

Какое нам, бескрылым, не приснится.

Зато какая глыба совершенства!

Гармония во всём и завершённость —

Всё то, что воспитует утончённость,

Тем паче верховодство и главенство.

И никаких открытий – всё известно!

К примеру, Одиссей: как ни скитался,

Но всё-таки повсюду оставался

В родной Итаке – вот что интересно!

Но где же тот, которого Европа

На поиски Эдема посылала?

И что там за скульптура у причала

Стоит над морем, словно Пенелопа,

И держит факел? Очень статуарно

Горит огонь – надежду воспитует!

Летит Эол, но паруса не чует,

И корабли плывут высокопарно.

Судьба – архитектурой корабля

Вдруг явится воочию, ломая

Пределы все и контуры дробя

Вокруг себя, все цепи разрывая.

Патетика! И свет из темноты,

И рокот волн, и натиск небосклона…

На фоне путеводной высоты

Видение красавца-галеона!

И капитан, и зодчий на борту.

Подняты паруса и вьются флаги.

Плывёт корабль! И режет черноту.

Старинная гравюра на бумаге.

Вверху, вдоль носа, надпись: «Христофор».

Бежит матрос по лестнице отвесной.

Всё рассчитал, всё выполнил гравёр —

Всё выдумал художник неизвестный.

Что я скажу, как увижу тебя

С низкого берега в хмурое лето,

В сердце вобравшему все лагеря

И заплатившему щедро за это.

Да и возможно ли выстроить мне

Строчки, как улицы для листопада,

Самой осенней в России листве

В клетку одетого Летнего сада.

Но я хочу повторить этот вздор —

До помешательства светлое небо

Ночи беззвёздной и белый убор

На голове неодетого Феба,

Вспомнить внезапно, как дождь моросил

И нависала громада собора,

И позабыть, что я вновь посетил

Место расстрела и ночь приговора.

Размытые дороги. Мелкий дождь

Уже неделю льёт неперестанно,

И августа редеющая дрожь

Шумит густой листвою покаянно.

Склонилось лето к прозе. И стихи,

Как водится в деревне в эту пору,

Полны тоски. И тёмные верхи

Всей тяжестью прикованы к Собору,

Как волны к кораблю. Огромный крест

Повис как якорь Господа в потоке

Всё ниже грозовеющих небес.

Пейзаж непроходимый, но глубокий

В картине план. Библейский колорит

Из плотных, вязких пятен, как из теста.

И кажется, что дождик моросит

Для обобщенья времени и места.

Эта яркая осень всё та же,

Тот же лес на вершинах земли.

Одинокий прохожий в пейзаже

Оглянулся и замер вдали —

И увидел высокое небо,

Белый Храм с облаками в окне,

Словно сроду на Родине не был —

Всё гулял, как в чужой стороне,

И внезапно вдруг вспомнил о Боге

В тишине золотых осенин.

И ушёл по размытой дороге

Этот странный прохожий один.

Деревенька мерцала огнями,

Словно вслед говорила тайком:

Заблудившийся ангел над нами

Прошумел озорным ветерком…

Без флага, без цели и славы —

Один на Аркольском мосту —

Любимец Победы безглавой

Мечтами объял пустоту.

Не пропасть под ним, а канава.

Не звёзды над ним, а чердак.

И носится ветер лукавый,

И рвёт над безумцем колпак.

С красивой ведьмою, смеющейся игриво,

Глазастою сентябрьскою ночью

Лукавый разговор вести неторопливо

И в плащаницу кутаться паучью,

А утром разбирать, разглядывать подробно

Резной пейзаж в растительном багете,

Как сеть плетёт паук – легко и расторопно,

И кружится колдунья в бабьем лете.

И говорить о том с любым случайным встречным,

И лгать красиво всем, по новой моде,

О чарах колдовских, и путаною речью

Придумать что-то заговора вроде.

Проворным будь, паук! И звонче пой, колдунья!

Раз в дебрях сентября другому места нет.

Какая мгла кругом! И жаль, что не колдун я, —