Стефан Малларме - Стихотворения

Над кровью черепиц, в лазури золотой,

Как стая лебедей, но тоньше и безмолвней,

Галеры стройные зарей озарены,

Плывут, баюкая изломы дерзких молний,

Воспоминаньями навеянные сны!

Вот так и я бежал от грубых и бездушных

Калек, что в сытости успели закоснеть,

От жадных псов, чья страсть копить в каморках душных

Для ощенившихся подруг гнилую снедь.

К рассветным окнам я взываю о защите,

От жизни оградясь прозрачной полосой,

Благословения иного не ищите!

В стекло, омытое безгрешною росой,

Войду я и умру, но ангелом Эдема

Воскресну, — таинством, искусством станешь ты,

Окно! мечты мои горят, как диадема,

На дряхлой синеве бессмертной Красоты!

Увы, несносный прах, как прежде, мой хозяин!

В прибежище былом нашел я западню:

Надменной тупости блевотиной измаян,

От светлой вышины лицо я заслоню.

Всю горечь испытав, осмелюсь ли теперь я

Разбить облитую помоями слюду?

Надломлено крыло, бегу, роняя перья,

И страшно, что в провал звенящий упаду.

Из вековых лавин лазурного стекла,

И млечности снегов, и ночи звездно-лунной

Ты чаши в первый день творенья извлекла,

Святые для земли нетронутой и юной.

И гладиолусы лебяжьего пруда,

И лавр гонимых душ, больных непоправимо,

Цветок примятых зорь, пунцовых от стыда,

Под благодатною стопою херувима,

И мирт, и гиацинт в блестящих лепестках,

И розу нежную, как женственное тело,

В Иродиадиных пылающих шелках,

Где кровь жестокая победно загустела!

Нагую лилию ты подарила нам,

И белизна ее церковно-восковая

Плывет по медленно вздыхающим волнам

К мечтательной луне и плачет, уплывая.

На систрах мы тебе осанну возгласим,

Окурим ладаном, дымящимся в кадиле,

Мадонна, благостный восторг неугасим,

Садами праведных мы душу усладили.

Праматерь, на твоей взросли они груди!

Бальзамов будущих стекло разбей, разбрызни

И благовонную погибель приведи

Поэту, чахлому от затхлой этой жизни.

Весне болезненной безмолвно уступила

Зима пора надежд и светлого труда, —

Растекшись по крови, бесцветной, как вода,

Все существо мое зевота затопила.

Железным обручем сдавило мне виски,

Как будто скобами прижата крышка гроба,

Один брожу в полях и разбирает злоба:

Так разгулялся день, что не унять тоски.

На землю упаду, здесь аромат разлили

Деревья, здесь мечту похоронить я рад,

Изрыв зубами дерн под стебельками лилий,

А скука ширится от солнечных оград,

Где наглая лазурь качается со смехом,

И пестрый гомон птиц ей отвечает эхом.

Не ради твоего податливого тела

Я здесь, мой поцелуй не всколыхнет, пойми,

Неправедных волос, ах как бы ты хотела

Отречься от грехов, завещанных людьми.

В угарном забытьи мы головы уроним,

От совестливых снов отгородив сердца.

Так долго ты лгала, что о потустороннем

Узнала более любого мертвеца.

Порок бесплодием отметил нас обоих,

Но черствым камнем он заполнил пустоту

Твоей груди, а мне, а мне невмоготу

Предсмертный слышать хрип в сердечных перебоях.

Я, как от савана, спасаюсь от гардин,

Я умереть могу, когда усну один.

Устав от горького бездействия и лени,

Порочащей полет победных просветлений

И славу, что меня ребенком увела

От неподдельного лазурного тепла,

Устав еще сильней, стократ сильней от вечной

Повинности копать в ночи бесчеловечной

Могилы новые, изрыв бесплодный мозг

(Что вам сказать, Мечты, когда рассветный воск

С лиловых роз течет бесцветными ручьями,

И рушится земля в почти готовой яме?),

Наскучив тягостным искусством, я уйду

От сострадательных упреков и в саду,

Холодный к прошлому и дружеским советам,

Без лампы, что ночным одушевляла светом

Мою агонию, я подражать начну

Китайцу, чей восторг туманит белизну

Фарфора лунного, когда на чашке снежной

Выводит он цветок, диковинный и нежный,

Но умирающий, так он вдыхал, дитя,

Земные запахи и столько лет спустя

Их воскресил душой прозрачной и неложной.

Для мудрых смерть проста, я выберу несложный

Задумчивый пейзаж, рассеянной рукой

Рисую облака над спящею рекой:

Белеющий фарфор, нетронутый и строгий,

Оставлю для небес, где месяц круторогий

Задел волну, а там, где луч его возник,

Три изумрудные ресницы — мой тростник.

Очнулся колокол, и ветер чуть колышет

Лаванду и чабрец в рассветном холодке,

И молится дитя, и день покоем дышит,

А наверху звонарь — с веревкою в руке.

Он ждет, когда над ним последний круг опишет

Ослепший гомон птиц, в безвыходной тоске

Латинские стихи бормочет и не слышит,

Как чуден благовест, плывущий вдалеке.

Так я ночной порой во славу Идеала

С молитвою звонил во все колокола,

И неотзывная раскалывалась мгла,

И стая прошлых бед покоя не давала,

Но верь мне, Люцифер, я силы соберу

И на веревке той повешусь поутру.

Рыданья подмешав к любовному питью,

Отвесный луч скользнул по зыбкому прибою

Рассыпанных волос и сжег печаль твою,

Шуршит песок, ты спишь, измучена борьбою.

О робкий поцелуй! нагую горечь пью

И слышу: «Никогда под пальмой голубою

В счастливой древности, в полуденном краю

Единой мумией мы не уснем с тобою».

Но в теплой глубине волос твоих навек

Я душу утоплю и с молчаливых век,

Чужих Небытию, губами жадно смою

Слезой бегущую сурьму, мечтая в ней

Для сердца, что висит над бездною немою,

Найти бесчувственность лазури и камней.

Предвечная Лазурь с улыбкою холодной

Ошеломляющий обрушила удар

На землю, где поэт, влачась в тоске бесплодной,

Клянет свой немощный и бесполезный дар.

Бегу, закрыв глаза, но, продлевая пытку,

Затылок мне сверлит презрительный упрек.

Куда я убегу? Какую полночь вытку,

Чтоб злобный этот взор меня не подстерег?

Туманы дымные, восстаньте в мутной сини,

Промозглым рубищем завесьте небеса,

Топите горизонт в безветренной трясине,

Где нерожденные смолкают голоса.

О скука, спутница осенней летаргии,

Покинь летейские пруды и залатай

Венозным тростником пробоины нагие

С краями, рваными от пролетавших стай!

Да вот еще! Пускай химерой душных камер

Над миром проплывут дымы фабричных труб

В кошмарах копоти, где, коченея, замер

Светила желтого окаменелый труп.

Лазурь мертва! К тебе взываю, горстка праха!

Забвение Греха и Славы подари!