Юрий Колкер - Кентавромахия

Я понимаю, я умнее стал.

Но ты живёшь, живёшь на этом свете!

1 ноября 1971

* * *

Ах, какое чудо!

Тающий снежок,

Взявшись ниоткуда,

Щёку мне обжёг,

Плачет виновато,

Становясь водой —

Вот и всё, что надо

Для слезинки той.

В этот день воскресный,

Ясный и сухой,

Этот дар небесный

Чувствуя щекой,

Я грущу послушно

По его вине —

Вот и всё, что нужно

Для улыбки мне.

24 ноября 1971

* * *

Потороплюсь! Минута длится,

Живу, и старше становлюсь.

И может всяко получиться.

Потороплюсь! Потороплюсь!

Пока дышу, читаю, мыслю

Смеюсь и плачу на земле,

Потороплюсь — и перечислю

Предметы на моем столе.

30 декабря 1971

Сани на Волковом поле.

Утро. Отменный мороз.

Ветер гуляет на воле,

Воет тихонько, как пес.

Два сумасбродных поэта,

Два секунданта... Конец! —

Вынуты два пистолета,

В дула положен свинец.

— Вилли, ты звал его братом!

— Пушкин! Зачем ты молчишь?

Ну, повинись же!.. — Куда там!

Разве таких помиришь?

Оба запальчивы, юны,

Оба играют с судьбой.

Жребий. Улыбка фортуны.

— Выстрел, Вильгельм, за тобой.

— Уж не убийство ли часом

Я замышляю? Тяжёл

Поднятый в уровень с глазом

Тусклый лепажевский ствол!

Пасть от приятельской пули

В этой глухой стороне?

Вот незадача! Ему ли?

Ах, кюхельбекерно мне!

Вот он на мушке... так близко,

Так безмятежны черты!

Нет! не могу... Это низко. —

Вилли стреляет в кусты.

Точно его подменили,

Кинув оружье в сугроб,

Пушкин в объятиях Вилли

Долго смеётся взахлёб.

Долго ночная пирушка

Тянется, близится день,

Месяц блестит, как полушка,

В кружках кипит шамбертень.

январь 1972

* * *

Ну, смелее, снежок!

Хоть зима на исходе,

Мой печальный дружок,

Покружись на свободе!

Всё с тобой веселей!

Всё — привычное дело.

Даже скука милей,

Даже грусть посветлела.

Чем ты дорог, уму

Не откроется внятно.

Хорошо одному!

Почему, непонятно.

Почему — не понять,

Но и думать не надо —

По Фонтанке шагать

Мимо Летнего сада,

Где снежок порошит,

Безоружен и тонок,

И без страха летит

Мне навстречу спросонок.

4 февраля 1972

Вот полный свод моей вчерашней муки:

Тетрадь, перо, бутылка на столе,

Охапка дров, заноженные руки,

И утро в остывающей золе.

Предметов нежилое постоянство

Перебирая, чувствую виском

Нетронутое зимнее пространство,

Нависшее над низким потолком.

6 февраля 1972

* * *

Событья запасаю впрок,

Напитываю в рвенье честном

Мой ученический мирок

Грошовым крошевом словесным.

Без этого — порвется нить.

Мои неловкие потуги —

Спасают от тоски и скуки…

С волками жить — по волчьи выть.

12 февраля 1972

* * *

Четыре утра́, ложиться пора,

Но в сердце свербит упрямо

Запретное слово. Столбняк пера.

Замок на ограде храма.

Я слушаю музу словно впервой,

Но нет, показалось, не слышу,

А слышу голос над головой

Картавый, бесслезный и деловой,

Как будто прочли афишу.

12 февраля 1972

* * *

Зимний день бесполый

С облака летит,

Слякотный, тяжёлый

В комнате следит;

Полон постоянством

Скуки обжитой,

Медленным пространством,

Жёлтой немотой.

13 февраля 1972

Узкие детские груди,

Боль, унижение, страх.

Звёзды печальны, как люди,

В этих роскошных садах.

Ночь промелькнёт, неизменный

Ра возродится, а ей

Нужно прислуге надменной

Скорби не выдать своей.

Боли своей ежедневной

Не с кем тебе разделить.

Милая! Тяжко царевной,

Легче невольницей быть.

24 февраля 1972

* * *

Зима не кончилась в апреле.

Апрелю не было конца.

Деревья медленно старели

И цепенели небеса.

И даже к середине мая

Не изменилось ничего —

Но эта пауза немая

Не обманула никого.

О, эти голые дороги

И ощущение вины!

Куда запропастились боги?

Не получается весны.

26 апреля 1972

Я говорю: — Афины, этот спрут... —

И чувствую: сейчас меня попрут.

И сзади шёпот: — Брось, а то попросят.

У нас стихотворений не выносят!

4 июня 1972

* * *

Мне снилось что-то гордое сегодня:

Как будто я — совсем уже не я,

А некий гений, мученик, судья...

Судьба непарная. Ошиблась сводня.

Должно быть, мне чужой прислали сон.

Увенчанный известностью вселенской,

Заказывал такое Вознесенский,

Да адрес перепутал почтальон.

2 июля 1972

* * *

Материя, пространство, время,

Энергия... неужто всё?

Над категориями всеми

Слышно молчание Твоё.

И слово медлит в повтореньи,

И с нами истина хитрит,

И где-то в пятом измереньи

Моя крылатая парит.

3 июля 1972

* * *

Не оттого ли, что ты — в Коктебеле,

Так беззащитен и тонок

Город в своей полуночной купели —

Мои безымянный ребёнок?

Писем не пишут из Гипербореи:

Сердце не сосредоточить.

Мчаться в Тавриду — скорее, скорее!

Лишь бы тебя не просрочить.

Город укутан в своей колыбели

Ворохом белых пеленок,

По небу ходит в твоем Коктебеле

Мой белолобый телёнок...

15 июля 1972

* * *

О. М.

Поэт дурачился с пространством,

Захлёбывался высотой

И упивался постоянством

Своей иронии святой.

И в откровеньях неумерен,

И неумерен в прямоте —

Он был мучительно уверен

В своей конечной правоте.

18 июля 1972, Коктебель (Орджоникидзе)

Такая удивительная тишь,

Что, кажется, по воздуху летишь

К под тобою — чаек голоса

И этот остров, Средняя коса,

Где мы застряли между двух морей:

Сидим в Боспоре, в тех гипербореях,

Откуда греки плавали в Пирей,

Где турки русских вешали на реях...

Как даль ясна! Как вечность далека!

Полуоткрытый клювик кулика,

Нелепый, будто вымолвивший слово...

Как сладок ветер, дующий с Азова!

21 июля 1972, Керчь, Средняя коса

* * *

Я не узнал тебя, Пантикапей!

Не угадал тебя, неблагодарен,

В глухом краю кошмарных эпопей,

Где Корчев Керчью окрестил татарин.

Здесь ласточки кружатся надо мной,

Над кранами, причалами и доком,

Трусливый пёс бежит к вокзалу боком,

И море спит белёсою стеной.

Я не узнал тебя, мой давний бред,

Но памятью я от тебя завишу,

Я твой тревожный древний воздух вижу

И тёмных былей различаю след.

21 июля 1972, Керчь, Морвокзал

Надкусываем километры,

Наматываем серпантин.

Крутые кавказские ветры

Срываются с горных плотин.

И дождик, весёлый и смелый,