Юрий Колкер - Кентавромахия

Под высокой покорной звездой.

Не проникли в твой сумрак ни тленье, ни вздох

И не кровосмешенье эпох,

Там закат неразлучен с рассветом: июнь

Сопричастен поэтам и юн.

Там, где чёрная катится с плеском вода,

Где и прочих чудес — хоть куда:

Невозвратного века невзятым постом —

Летний сад за горбатым мостом.

Мы подсушаем звуки мазурки вдвоем

В эту ночь, в Петербурге твоём.

2 мая 1971

* * *

Как невская вода у берегов черна!

Так память о недавних поколеньях

Пугает и манит, прекрасна и страшна.

А мы сидим на каменных ступенях

И неглубокого не различаем дна.

Любуясь, как валы, сбегаясь с двух сторон,

На камне схлестываются попарно,

Ты говорила мне: — Тосканы грустный сон,

Такими чудятся мне воды Арно,

Когда он лигурийским ветром возмущён.

Я возражал: — Их оживит весна,

Смотри, вот-вот нагрянет сверхурочно

Другая живопись: смешки, полутона,

Весь Боттичелли твой — с волной цветочной,

Пленительной... ну что ты так грустна?

18 мая 1971

* * *

Такой внимательный и хрупкий,

Чуть приглушённый, деловой

Был голос в телефонной трубке —

И твой и, кажется, не твой.

К нему примешивались странно,

Не к месту улучив момент,

Потрескивания мембраны,

Пространства аккомпанемент.

И лишь когда его нарушил

Гудков однообразный строй,

Я понял: я тебя не слушал,

Я слушал только голос твой.

19 мая 1971

* * *

Были ветром подхвачены сзади

Эти чудные локоны, чтоб

Завитками каштановых прядей

Опуститься на щеки и лоб.

Так легли они крупно и броско

На веселые ямочки щек,

Что и сам Боттичелли прическу

Написать бы смелее не смог.

23 мая 1971

* * *

Гляди, такая тишина!

На глади озера — ни складки,

И камышинка лишена

Своих покачиваний сладких.

Пока надумала волна

Вздремнуть, усталая, как прачка,

И белым трепетом полна

Луны холодная горячка —

На середину заплыви,

Ляг на спину и слушай слепо,

Как изначальный гимн любви

Струит таинственное небо.

Раскинься, медленно дыши,

Лежи и слушай без движенья,

Как ослабляется души

Поверхностное натяженье.

23 мая 1971

* * *

Когда душа обнажена

И жадно ищет совершенства,

Когда печаль разрешена

Как соучастница блаженства,

Не жду от жизни ничего,

Не нужно чуда никакого —

Мне не хватает одного

Тобою сказанного слова.

Ты угадай, остановись

На полувздохе, полуслове,

Где б ни была, и улыбнись,

Себя поймав на этом зове.

15 апреля 1972

* * *

Я научился тишине,

Приливам и отливам,

Поверил медленной волне,

Её словам ленивым.

И вот, подробны, как в кино,

И будто мне послушны

Река и город заодно

Притихли простодушно.

Внимательный парит покой

На белых мягких крыльях,

Пока над медленной рекой

Дробится день на шпилях.

И ночь в сорочку тишины

Тончайшую одета,

И до локтей засучены

Закаты и рассветы.

10 июня 1971

Scribeo ergo sum

Мне кажется, что я проник

В страну, прекраснейшую в мире:

Я брошен в окруженьи книг

Один в двухкомнатной квартире.

Всё улеглось во мне. Блажен,

Кто пишет: лёгкий слог привычен

Моей руке, дающей крен,

И разуму небезразличен.

Я счастлив. Видно, оттого

Не помышляю о досуге,

И мне не нужно никого

Ни в собеседники, ни в други.

Нехитрых радостей моих

Полным полно на целом свете,

И все они — единый стих,

То в памяти, то на примете.

Июнь прекрасен. Моросит.

На улицах светло и сыро.

В пространстве мировом висит

Сама собой моя квартира.

Когда под вечер сплетены

Деревья в чёткие эстампы,

Великий праздник тишины

Идёт, в мои вплетаясь ямбы.

14 июня 1971

* * *

Поэзия — это разврат:

Поэзия — это возврат

Того, в чём судьба отказала,

И перечнем сладких потерь

Она усыпила, поверь,

Опутала нас и связала.

26 марта 1972

* * *

Дурачиться! Хочу дурачиться!

В реестрах у судьбы не значиться.

Что разум твой? Одно название.

Не отвернись, моё призвание!

Из качества ведёт в количество

Ребячливость, её величество.

Под ручку с ней — моё дурачество,

Серьезнейшее в мире качество.

22-23 июля 1972

* * *

Не относись ко мне серьёзно.

Известно всем: стихи — игра,

И мне раскаиваться поздно

И отступаться не пора.

Я б, верно, умер от безделья

Или состарился в тоске,

Когда бы не было веселья

И наслаждения в стихе.

Назло серьёзности житейской,

Себя не ставя ни во что,

Я этот вздор эпикурейский

Не променяю ни на что.

29 апреля 1972

* * *

Вот щепотка истины моей.

Пусть она пока во тьме таится.

Может быть, кому-то пригодится

Вроде телепатии твоей.

Истина ко мне добра была.

Уживалась, полная терпенья,

С чайником, нагретым до кипенья,

С хламом на поверхности стола.

Слово этой истины темно.

Амулет от подлости и злобы,

Всё-таки оно явилось, чтобы

Стать посевом, если суждено.

5 сентября 1972

...пространством и временем полный...

(1)

Дороги, дороги, дороги,

Ночной станционный фонарь...

Попробуй в высокой эклоге

Воспеть паровозную гарь!

Попробуй забыть на минуту

О городе призрачном том,

Где чайка, ревнуя к уюту,

Висит над Литейным мостом.

Мы едем в товарном вагоне,

Сидим в непролазной грязи,

А время — улитка на склоне,

Улитка на склоне Фудзи.

Нас холод изводит ночами,

А днем донимает жара,

И зябко поводят плечами

Над нами косые ветра.

В скитаниях, с детства манящих,

Как вахту, несем канитель.

Небрежно сколоченный ящик

Заменит нам стол и постель.

Хоть это и странно, а все же

Мне нравятся эти деньки:

И холод, и жесткое ложе,

И ссадины, и синяки.

18 июля 1971,

товарный состав, перегон Могилёв-Жлобин

(2)

Путь не близкий, не долгий.

Я плыву по Днепру.

В третьем классе на полке

Я проснусь поутру.

Поднимусь и увижу:

За окошком река,

Стали круче и выше,

Отошли берега.

Там молоденький ельник,

Вдалеке березняк

И рассвет акварельный

На речных пристанях.

Поднимусь — и замечу,

Что с утра моросит,

Ветер дует навстречу,

Туча косо висит,

И что слог мой неловок,

И свободен от дум

Для одних зарисовок

Приспособленный ум.

19 июля 1971, борт речного парохода "Леонтович"

(3) КАНЕВ

По Днепру снуют лодчонки и баркасы.

Загорелые девчонки у турбазы.

И молоденький художник, их не старше,

Пишет маслом две порожних старых баржи.

Там, за дамбою, наносы с рыбаками.