Юрий Колкер - Кентавромахия

Ее, как гибели, боюсь.

О доле злой, несправедливой,

О жалкой участи молюсь.

Не обмани моей надежды,

Когда у зеркала кладёшь

Свои печальные одежды:

Косынку, платьице и брошь.

30 марта 1972

* * *

К полудню стволы отогрелись,

Растаял игольчатый лёд.

Весны нестерпимая прелесть,

Слепя, по ресницам идёт.

Под окнами, где насажденья

И чахлые клумбы в саду,

Не знает конца наважденье,

Сияет у всех на виду.

Я — веточка, почка, травинка,

От счастья почти не дыша,

Я вижу: струится тропинка —

Взгляни, до чего хороша!

27 марта 1972

* * *

Бесстыдник ветер, этих ног

Касающийся и подолом

Играющий... о, если б мог

Я на минуту стать Эолом!

Мой бог, какая благодать!

Не дорого и жизнь отдать

За эти несколько мгновений

Ласкающих прикосновений.

3 марта 1972

* * *

Дурнушка, прелесть, забытьё,

Чудачка, чуточка, чухонка,

Весны прозрачное питьё,

Очарование ребёнка...

Как ты, язычница, мой свет,

И я уже теряю меру,

И счастье есть — и счастья нет,

Нет сил на истинную веру.

Не обернись, моя душа,

Привычной скукою земною,

Пока загадка хороша,

И счастье числится за мною!

1 марта 1972

* * *

Зачем этот вечер ясен и сладок

И долог, и уходящий час

Таится в гардинах, в изгибах складок,

И это всё — не в последний раз?

Когда тускнеют в памяти лица,

И тень колеблется на песке,

Во рту прохлада мятная длится —

И слово тает на языке.

6 марта 1972

Пришла пора, печальная, как дверь.

Течёт пространство, прибывает время

И счёт приобретений и потерь

Лущит, и чешет темя.

И женщина, изверившись в любви,

Из прошлого глядит в моё сегодня,

А память лжёт, и просит: позови,

И радуется, сводня.

А я пишу стихи о том, что вот

Стоит пространство на моём пороге,

И много ожидается забот,

И длинные дороги;

И нужно что-нибудь переменить

В моей судьбе, иначе будет худо —

Не то со строчками повременить,

Не то дождаться чуда...

Перемениться, на себя взглянуть:

Любви и дружбы, совести и смысла

Добавить в мой замысловатый путь,

Пока душа не скисла.

Я упиваюсь памятью любви,

А не любовью — грустно, в самом деле!

И годы, стакнутые визави,

Расходятся без цели.

Но, может статься, так и быть должно:

Заткнуть измученные перепонки

И помнить, что ни жизни не дано,

Ни смерти в Миссолонги.

14 марта 1972

* * *

Всё идёт своим чередом.

Бесконечно тянется нить:

Учрежденье, улица, дом —

Ничего нельзя изменить.

Коридоры наш длинны.

Бесконечно тянется нить.

Разговоры наши важны.

Ничего нельзя изменить...

26 апреля 1972

Прозрачные полутона...

Не оторваться: плеск, лагуна,

Высвечивает тишь волна

По мановению Нептуна.

Октавой ниже — в тишине

Звучат слова; еще полтона —

И в этом нашем общем сне

Слышны мелодии Плутона.

5 апреля 1971

Если небо с тобою на ты,

И глазеет простор виновато —

За свободный глоток высоты

Разве есть непомерная плата?

У черты человеческих сил,

Высоте посвящая усилья,

Ты о будущем сердце спросил —

К расправил печальные крылья.

20 марта 1972

* * *

Вот и снова я один, вот и снова —

Неудачник, паладин, Казанова.

Ни ответа от тебя, ни привета.

Я же высохну, любя, Анриетта!

29 декабря 1971

* * *

На Гражданском проспекте весна —

На Гражданском проспекте, где крыши

От дешевого золота рыжи,

И закату рубашка тесна;

Где белесые ночи без сна

Мы проводим всё реже и тише;

Где высокая память ясна —

Не яснее, чем небо, но выше...

Не любовь, только память жива!

Не любовью, а памятью живы

Отлетевшие наши слова

У другого конца перспективы:

Далеки, различимы едва,

Далеки — оттого и красивы...

14 марта 1972

* * *

Девочка с колечком на уме,

Зябкое прощанье в полутьме

Таллинского зимнего вокзала.

Узелок на память завязала,

Растворилась в медленной зиме,

О любви ни слова не сказала.

В Таллине, где тысяча простуд,

Дуют нескончаемые ветры,

Ежатся деревья, не растут...

Проглотить бы эти километры,

Возвратиться, поселиться тут...

16 марта 1972

* * *

Тихонько клавишей касаться

И слушать, слушать в полусне —

И станут ясными казаться

Пути, обещанные мне:

Все краски, все слова, все звуки,

Все истины, все времена,

Все заповедные науки —

И в небе звездочка одна.

17 марта 1972

Темноволосая Нева,

Прохлада ясная, дневная

Течёт, знакомые слова

Задумчиво припоминая.

И я припоминаю их.

Когда мне радостно и больно,

Перебираю этот стих,

Грущу и улыбаюсь вольно.

И все начала и концы

Соединяет эта мука,

И небо смотрит близоруко

На эти воды и дворцы.

11 апреля 1972

* * *

От катера идёт волна крутая

И, у ступеней взмыв наискосок,

Алмазным ливнем рушится у ног —

И это, в сущности, вода простая.

Но так катастрофически черна

Река в своей оскомине летейской,

Что кажется: наколота волна,

Как бабочка, на шпиль Адмиралтейский.

17 мая 1971

1

Опять не ты мне снилась, а другая.

Едва рассвет забрезжил на стене,

Проснулся я на смятой простыне,

От слез мальчишеских изнемогая.

А та, что мне увиделась во сне,

Спокойная, как прежде дорогая,

Вошла, как бы рукой отодвигая

Завесу лет — и улыбнулась мне.

Нам прошлое нельзя переиначить!

До спазмы воздух удержав в груди,

Я ей шепнуть пытался: уходи...

Но промолчал — и день слезами начат.

Слеза к слезе, весенние дожди.

И прошлое маячит впереди.

17 апреля 1971

2

В моем мальчишеском последнем сне

Не ты, любимая, приснилась мне.

Не ты, не ты мне снилась, а другая.

Под утро я, от слез изнемогая,

На скомканной проснулся простыне.

И был рассвет, недобрый, склеротичный,

С чахоточною бледностью, пустой:

Не охра, нет, и не желток яичный,

А чай, казалось, вылит был спитой

С соседней крыши на забор кирпичный.

Я вышел из дому. Чернел канал

В своей рубашке, скроенной на вырост,

Деревья жадно впитывали сырость,

И ветер крылья в воду окунал.

Да, был рассвет, и стало ясно мне:

Прошла по кромке еле уловимой,

Не ты, а тень утраченной любимой

В моей мальчишеском последнем сне.

18 апреля — 10 мая 1971

* * *

Г. С.

Ты живёшь в Петербурге, где воды слышны,

Где воздушные своды ясны.

В них прозрачные сумерки вносит весна,

Словно снадобья просит от сна.

Ты живёшь на Фонтанке, над чёрной водой,