Юрий Колкер - Антивенок. Сонеты (1981).

Своей же правоте перечащих скандально...

Но чем прекрасна жизнь? — Она парадоксальна.

И Муза — женщина: каприз — ее альков,

И кто откажется проникнуть осторожно

По зову тайному за дымчатый покров?

Чьи правила строги — тому не до стихов,

Любая жизнь права, любая схема ложна,

Но эта — чувственна, и ей служить несложно,

И в закромах твоих довольно пустяков.

20 января 1981

И в закромах твоих довольно пустяков,

И всюду их полно, — для моего протеста,

Как это ни смешно, везде найдется место.

Предстанет он суду ученых знатоков,

А уж они решат: и вкус его каков,

И что̀ начинка в нем, и пропеклось ли тесто...

Я слышу хор похвал и не страшусь ареста —

Стандартная мечта тщеславных новичков.

С Татьяной Гнедич был я коротко знаком,

Как робкий неофит, внимал ее рассказу

О том, какой овёс любезнее Пегасу

И как на Геликон проехать прямиком.

Мне не забыть потуг над старческим венком,

Любовь к высокому отбить способных сразу.

20 января 1981

Доверие Камен спугнуть готовых сразу

Довольно мастеров в округе развелось.

Они и без венков способны вызвать злость.

От их надменных дум и в храме нету спасу.

Зачем писать стихи? — Втолкуйте лоботрясу!

Замечено давно: уж если где нашлось

Кровавое пятно, там слово пролилось.

Но нет, отважен бес, вербующий пролазу!

Все грамотны кругом — зачем же не писать?

Культура, как чума, благословила массу.

Предвечного забыв, идут к иконостасу,

Не опускают глаз — и знают, что сказать.

Но мало — вызубрить, и мало — осязать:

Свободы ищет дух, он отвергает фразу.

20 января 1981

Свободы ищет дух — он отвергает фразу:

Пока она слепа и занята собой,

Не высветлила вен, не вырвана судьбой, —

Награда ей — диплом, назначенный Мидасу.

Молчанье чище слов, оно ведет к отказу

От зла... Когда ж ты слаб и увлечен борьбой,

Займись, мятежный раб, таинственной резьбой,

Над клинописью звезд работай по алмазу...

Но кто в учителях? Не мой ли стих, витая,

Рискует пить росу запретных уголков?

Не мне ли предстоит толпа учеников?

Поэзии чужда риторика пустая.

И ведь не дух один, но истина простая

Не верит фокусам, не любит париков.

19 марта 1981

Любя естественность, не терпит париков

Моя невзрачная и пристальная Муза.

На ней опрятная, застиранная блуза,

Простая, как вода кастальских родников;

Скрывает ей чело платок из лоскутков,

Их блёклые тона — знак верности и вкуса,

И сладостно мила мне сень ее союза,

Простертого ко мне из глубины веков.

Не потому ли мне новаторство скучно,

Что тень деструкции мрачит его основы?

Надежен пассеизм, его черты суровы,

И слову ясное звучание дано.

Не трудно удивлять, кричать — немудрено.

Итак?.. еще один гербарий образцовый.

13 апреля 1981

Итак, еще один гербарий образцовый,

Собранье запахов... Но точно ли мертвы

Клише, вмещавшие свободный плеск листвы,

И неба и синеву, и вольный дух сосновый?

Пустынный бег валов и окаём лиловый,

Пророчества дубрав, поветрия молвы

И наши горести предвосхитили вы,

Прославленных певцов властительные зовы.

Взгляни, уж не отец ли русского сонета

У ревельских брегов, пальбу заслыша вдруг,

Привстал на стременах? — Громоподобный звук!

В заливе строй ветрил... Переживи все это,

И говори потом, что вымыслы поэта —

Формальная игра, привязчивый недуг.

30 апреля 1981

Формальная игра, привязчивый недуг,

Неизлечимый зуд, — вернее, чем падучей,

Снедается душа алхимией созвучий,

И всё из-за тебя, мой одержимый друг!

Какого чорта я поддался на испуг

И в детство увлечен ошибкою живучей?

И что за ерунда — писать стихи на случай!

Не хватит ни души, ни головы, ни рук.

Закономерный ход: старик впадает в детство.

Так ветреной жене попавший под каблук,

Идет на поводу дряхлеющий супруг,

На шпильки изводя фамильное наследство.

Нет, все-таки венок — сомнительное средство

От неотвязных дум и повседневных мук.

30 апреля 1981

От застарелых бед и неизбывных мук

Под ложечкой сосет и голова кружится.

Казалось, не грешно на время отрешиться,

Пока молчит душа и не маячит крюк, —

Вот я и соскользнул в порочный этот круг,

Где слово за словом шутя на лист ложится,

Где — так мечталось мне — сумею я обжиться,

Не мучась совестью, смиряя сердца стук.

О, есть известный смысл в шараде головной:

Пусть, мудростью моей напичкан пустяковой,

Лежит Антивенок увесистой подковой

На совести моей добавочной виной,

Поскольку все же факт, что в этот труд смешной

Рад улизнуть мой ум, к отчаянью готовый.

30 апреля 1981

Рад улизнуть бедняк, всегда всплакнуть готовый,

От самого себя — себя же уязвив.

Дракон, себя за хвост кусающий, — вот миф

Моей судьбы, вот герб, вот блеф ее бубновый.

Я с детства на крючке: я сам, поход крестовый

Поденной пошлости надменно объявив,

В себе же и нашел ее сквозной извив...

Засим — пришла овца: пожрать венок плющовый.

Но скучно продолжать... Ни одного венка

Я в жизни не прочел: мешает сон здоровый.

К Морфею просится читатель мой толковый,

Хочу туда и я. Как димедрол горька,

Не в руку ль будет здесь ему моя строка,

А там, как знать, и мне — надежда жизни новой?

14 июня 1981

А там — как знать! И нам надежда жизни новой

Блеснуть, ну право же, сквозь эту ночь должна.

Там — отблеск крымская не бросит ли волна

На север пасмурный, на этот рай кленовый?

Уедем мы на днях от сырости свинцовой

Под кипарисов сень. Там синь небес вольна,

Пространство вогнуто, душа опреснена,

И нежен известняк, не тронутый Кановой.

Писалось мне легко. Похвалим, отметая,

В угоду чудаку истраченный досуг.

Вновь жилистый старик натягивает лук —

И пауза звенит, пространством обрастая.

Не вышний свет Творца, но истина простая

Сквозь эти шалости — не улыбнется ль вдруг?

18 июня 1981