Гомер - Илиада

Тевкр веревку задел, подле ножки привязанной птицы,
И оперенной стрелой на две части веревку разрезал.
Горлица взвилась наверх, а веревка повисла на землю.
Глядя на это, ахейцы воскликнули все изумляясь.
Тут Мерион устремился и, лук из руки его вырвав,

Быстро приладил стрелу, что все время держал наготове.
В мыслях же дал он обет Аполлону, царю Дальновержцу,
Что гекатомбу ему принесет из ягнят первородных.
Робкую горлицу он высоко в облаках заприметил
И в середину крыла на лету ее ранил стрелою.

Медь пролетела насквозь и обратно упала на землю
Подле ноги Мериона, а птица присела на мачту
От темносинего судна, повесила длинную шею,
Оба крыла опустила и дальше на землю свалилась,
После того как душа отлетела от членов поспешно.

Дети ахеян глядели и все изумлялись глубоко.
Десять двуострых секир получил Мерион благородный,
Тевкр к судам многоместным понес однолезвенных десять.
Славный Пелид в заключенье копье длиннотенное вынес,
С тазом, быку равноценным, цветами украшенным, новым,

И положил средь арены. И двое метателей встало, —
Славный Атрид Агамемнон, владыка с обширною властью,
С храбрым вождем Мерионом, товарищем Идоменея.
К ним обращаясь, сказал богоравный Ахилл быстроногий:
"Знаем, о, славный Атрид, что далеко ты всех превосходишь

Силой и ловкостью вместе в искусстве метания копий.
Эту награду бери и вернись на корабль многоместный,
А Мериону герою в награду копье предоставим,
Если ты в сердце своем на мое предложенье согласен!"
Так он сказал, и согласие царь изъявил Агамемнон.

Отдал тогда Ахиллес боевое копье Мериону,
Сын же Атрея — Талфибию таз драгоценный.

Кончив собранье, отважные дети ахеян
По кораблям мореходным рассеялись быстро, желая
Ужин скорей приготовить и сном насладиться отрадным.
Лишь Ахиллес, вспоминая о милом товарище, плакал.
Все укрощающий сон не касался его. Он метался,

Припоминая про удаль и славную доблесть Патрокла,
Сколько вдвоем подвизались они, сколько мук натерпелись,
Битвы мужей презирая и моря опасные волны.
И, вспоминая о том, проливал он обильные слезы
И на постели ворочался, на бок ложился и навзничь,

И на лицо. Наконец он на ложе вскочил и поднялся
И, погруженный в печаль, стал блуждать по прибрежью морскому.
Там и зари он дождался, на землю сошедшей и воды.
Быстро тогда в колесницу он впряг лошадей быстроногих,
Сзади ремнем привязал бездыханное Гектора тело,

Трижды его поволок вокруг насыпи мертвого друга
И на покой удалился в палатку, а тело троянца
Ниц распростертым во прахе опять на прибрежии кинул.
Но Аполлон Дальновержец, его и по смерти жалея,
От оскверненья сберег, осенив золотою Эгидой,

Чтоб, волочась по земле, не истерзанным труп сохранился.
Так над божественным Гектором гневный Ахилл надругался.
С жалостью вечные боги взирали на сына Приама.
Зоркому Аргоубийце велят они тело похитить.
Всем им такое решенье приходится по сердцу, кроме

Геры, царя Посейдона и девы Афины Паллады.
Эти упорствуют в гневе; лишь им ненавистны, как прежде,
Троя, Приам и троянцы. Парис был виною их гнева:
Двух оскорбил он богинь, посетивших его подле стада,
Дав предпочтение третьей, польстившей в нем пагубной страсти.

Но на двенадцатый день, с появленьем зари розоперстой,
Феб Аполлон обратился к собранью богов и промолвил:
"Вы беспощадны, губители боги! Не часто ли Гектор
Бедра тельцов сожигал вам и жертвовал коз безупречных!
Ныне и тело его никому не даете похитить

И отнести в Илион, где б его увидала супруга,
Мать и ребенок, и старец Приам, и народ весь троянский.
Там бы с почетом его погребли и огню приобщили.
Только мирволите вечно зловредному сыну Пелея,
Мужу, в чьих мыслях нет правды, чье сердце в груди непреклонно.

Хищную злобу в уме он питает, как лев кровожадный,
Если он, силе великой и гордому духу покорный,
Крадется к овцам, хранимым людьми, чтобы пищу похитить:
Так Ахиллес загубил милосердье, и чужд ему вовсе
Стыд, причиняющий смертным — то вред бесконечный, то пользу.

Люди другие теряют и более близкого сердцу:
Брата единоутробного или же милого сына.
Все же, наплакавшись вдоволь, они утешаются в скорби,
Ибо душою выносливой Парки людей наделили.
Он же, исторгнув дыханье у славного сына Приама,

Тело к коням привязал и волочит вкруг насыпи друга.
Делом таким не доставит себе он ни славы, ни пользы,
Только наш гнев на себя навлечет, не взирая на доблесть,
Ибо он в ярости дикой бесчувственный прах оскверняет".
Гневом пылая, в ответ белорукая Гера сказала:

"Так бы оно и сбылось, как ты слово сказал Сребролукий,
Если б Ахиллу и Гектору равная честь подобала.
Гектор был смертно рожденный и матерью смертною вскормлен,
Царь Ахиллес от богини рожден. Я сама же взрастила
И воспитала ее и за смертного выдала замуж,

За полководца Пелея, кто милость обрел у бессмертных.
Все вы бессмертные боги на свадьбе ее находились.
С цитрой и ты пировал, вероломный, негодных защитник!"
Ей возражая, промолвил Зевес, облаков собиратель:
"Полно, почтенная Гера, на вечных богов так сердиться!

Не одинаков почет ждет обоих мужей, хоть и Гектор
Был из троянских сынов наиболе угоден бессмертным,
Так же и мне, оттого что в любезных дарах не скупился
И постоянно снабжал мой алтарь изобильною пищей,
Жиром и темным вином — нам подобная честь подобает.

Все ж отказаться должны мы от мысли украсть его тело,
Ибо исполнить ее невозможно тайком от Ахилла:
Ночью и днем неотлучная мать охраняет героя.
Пусть кто-нибудь из богов призовет ко мне тотчас Фетиду,
Мудрый хочу преподать ей совет, чтобы сына склонила

Взять у Приама дары и вернуть ему Гектора тело".
Так он сказал. Ветроногая с вестью помчалась Ирида,
На расстоянии равном меж Имбром крутым и Самосом
Прыгнула в темное море — пучина кругом застонал.
В бездну нырнула богиня, как груз упадает свинцовый,

Если, привязанный к рогу степного быка, он стремится
Быстро ко дну и приносит погибель прожорливым рыбам.
Там средь глубокой пещеры она увидала Фетиду,
Вкруг же нее остальные сидели все нимфы морские.
Громко меж ними Фетида рыдала о сыне любезном,