Гомер - Илиада

Видя его, они все ощутили надежду и радость.
Старец, в дорогу спеша, на свою колесницу взобрался
И торопливо погнал из ворот, через гулкие сени.
Мулы повозку влекли на двух парах колес, — ими правил
Мудрости полный Идей; колеснице вослед поспевая.

Правил конями Приам и, бичом погоняя блестящим,
Городом ехал поспешно. Друзья за ним шли и вздыхали
И провожали в слезах, словно смерти спешил он навстречу.
После ж как, город минуя, они поля достигли,
Дети царя и зятья в Илион повернули обратно,

Сам же Приам и возница вперед устремились долиной
И не укрылись от Зевса. Он сжалился, глядя на старца,
И, обратившись к Гермесу, любезному сыну, промолвил:
"Милый Гермес! Ты охотно вступаешь со смертными в дружбу
И помогать им умеешь, когда лишь душа пожелает.

Ныне к Приаму ступай и к ахейским судам многоместным
Так проведи, чтоб никто не увидел его, не заметил
Из аргивян меднобронных, пока не придете к Пелиду".
Так он сказал. Не ослушался вестник Аргусоубийца.
Быстро к ногам привязал он нетленную пару сандалий,

Дивных на вид, золотых, что носили его и над морем,
И над землей беспредельной легко как дыхание ветра.
Взял и волшебный он посох, которым умел по желанью
Сон наводить на глаза или спящих будить во мгновенье.
Взяв этот посох, помчался могучий Аргусоубийца.

Вскоре троянской долины достиг он и вод Геллеспонта,
На ноги встал и пошел, уподобившись царскому сыну,
В возрасте самом отрадном, с пушком на лице миловидном.
Царь и глашатай, минуя гробницу высокую Ила,
Подле потока привстали, чтоб мулы и резвые кони

Жажду могли утолить, — уже сумрак спускался на землю.
Тою порою Гермеса увидел поблизости вестник
И, обращаясь к Приаму, крылатое слово промолвил:
Ты оглянись, Дарданид, нынче действовать должно с оглядкой.
Вижу какого-то мужа, боюсь, он прикончит нас быстро.

Дай убежим в колеснице, а если бежать не удастся,
Будем молить, припадая к ногам: пожалеет, быть может".
Так он промолвил. У старца от ужаса ум помутился
Волосы дыбом поднялись, колени под ним подкосились.
Он, цепенея, стоял. И Гермес, раздающий богатство,

Сам подошел к старику, его за руки взял и промолвил:
"Ночью, родимый, куда ты коней погоняешь и мулов
В этот божественный час, когда люди объяты покоем?
Разве совсем не боишься ты дышащих злобой ахеян,
Ваших врагов беспощадных, чей стан расположен так близко?

Если кто-либо увидит, как ты быстролетною ночью
Столько сокровищ везешь, — что тогда ты почувствуешь сердцем?
Сам ты уж больше не молод, и старец тебя провожает,
И отражать вы не в силах того, кто вас первый обидит.
Но от меня ты дурного не жди. Я готов тебя, старец,

Против других защищать: ты родного отца мне напомнил".
И отвечая, сказал ему старец Приам боговидный:
"Так все на деле и есть, как сказал ты, дитя дорогое.
Но надо мною, должно быть, бессмертный простер свою руку,
Если с таким вот как ты мне попутчиком дал повстречаться,

В добрый ниспосланным час, столь прекрасным по виду и росту,
Столь справедливым и мудрым, счастливых родителей сыном".
И отвечая, сказал ему вестник Аргусоубийца:
"Вправду, о, старец, ты слово сказал, как тебе подобает.
Только теперь мне поведай и все объяви без утайки:

Хочешь ли ты дорогие сокровища многие эти
К людям чужим отвезти, где они в безопасности будут,
Или вы все покидаете Трою, гонимые страхом,
После того как храбрейший пал воин, — твой сын знаменитый,
Не уступавший ни в чем аргивянам средь битвы жестокой".

И отвечая, сказал ему старец Приам боговидный:
"Кто ты, желанный, каких ты родителей сын благородный?
Ты столь умно мне напомнил о смерти несчастного сына".
И отвечая, сказал ему вестник Аргусоубица:
"Старец! Меня вопрошая, о Гекторе хочешь разведать.

Часто его пред собою видал я в бою мужегубном,
Видел и в день, как погнавши обратно к судам быстроходным,
Он умерщвлял аргивян и рубил заостренною медью,
Мы же, в бездействии стоя, дивились: Ахилл богоравный,
Гневный на сына Атрея, еще не дозволил нам биться.

Я — Ахиллесов дружинник, на судне одном с ним приплывший.
Родом и я мирмидонец, отец же мой — славный Поликтор,
Муж, знаменитый богатством, такой же, как ты, престарелый.
Шесть у него сыновей, я седьмым прихожусь по рожденью.
Жребий мне выпал из урны — сюда провожать Ахиллеса.

Вышел теперь я из стана осматривать поле. С зарею
Подле стены Илионской Ахеяне битву затеют.
Ибо досадно им стало сидеть, изнывая в покое.
Больше не в силах цари обуздать нетерпение войска".
И вопрошая, сказал ему старец Приам боговидный:

"Если ты вправду соратник Ахилла Пелеева сына,
То умоляю тебя, без утайки всю правду поведай:
Все ль еще Гектора тело лежит пред кривыми судами,
Иль, разрубивши на члены, Ахилл его бросил собакам?"
И отвечая, сказал ему вестник Аргусоубийца:

"Старец, его не пожрали досель ни собаки, ни птицы,
Но невредимый лежит он в палатке Пелеева сына
Пред кораблем быстроходным. Двенадцатый день освещает
Труп, распростертый во прахе, а кожа на нем не истлела,
Черви не точат его, что убитых мужей пожирают.

Славный Пелид, с появленьем священной зари, каждодневно
Злобно волочит его вкруг могилы любезного друга,
Но изуродовать тела не мог. Сам придешь и увидишь,
Как он покоится, свежий, умытый, без пятнышка крови
И без пылинки земли. Все зиявшие раны закрылись,

Что аргивяне в бою нанесли ему медью без счета.
Так-то о сыне твоем беспечальные боги пекутся,
Даже о мертвом: должно быть при жизни он был им угоден".
Так говорил он. И старец почувствовал радость и молвил:
"Видишь, дитя, как полезно богам предлагать Олимпийцам

Должные жертвы. Мой сын — если только он жил когда-либо —
Не забывал во дворце о богах, на Олимпе живущих.
Вот отчего и о нем они вспомнили в жребии смерти.
Ты же прими от меня этот кубок прекрасной работы.
Нашим защитником будь, проведи под охраной бессмертных,

В лагерь, пока не достигнем палатки Пелеева сына".
И отвечая, сказал ему вестник Аргусоубийца:
"Юношу ты искушаешь, но не обольстишь его, старец!
Ты убеждаешь принять этот дар, не спросив Ахиллеса,
Мужа, пред кем трепещу и кого я лишить опасаюсь