Гомер - Илиада

Вещи малейшей, из страха чтоб худа со мной не случилось.
Но провожатым твоим был бы согласен отправиться в Аргос,
Бережно стал бы тебя охранять на воде и на суше,
И уж никто б на тебя не напал, пренебрегши вожатым".
Так благодетельный молвил Гермес и вскочил в колесницу,

Вожжи и бич захватил торопливо в могучие руки,
И неустанную силу вдохнул в лошадей он и в мулов.
Вскоре подъехали мужи ко рву и к стене пред судами,
В час, когда стража лишь ужин сбирать начинала.
Сон на глаза им навеял посланник Аргоубийца,

Всех усыпил и ворота открыл, отодвинув засовы,
Старца Приама впустил и провел колесницу с дарами.
Вскоре достигли они Ахиллесовой ставки высокой,
Той, что царю своему мирмидонские мужи воздвигли,
Пихтовых бревен в лесу нарубив, а для кровли высокой,

Нежно-пушистый тростник на лугах близлежащих нарезав.
Двор для владыки просторный они вкруг палатки разбили
И обвели частоклом густым. Замыкались ворота
Крепким засовом еловым огромным, и трое ахейцев
Этот вдвигали засов и его выдвигали обратно.

Но без труда и один Ахиллес задвигал его мощный.
Благоподатель Гермес отворил перед старцем ворота,
Въехал с сокровищем ценным, назначенным в дар Ахиллесу,
Сам соскочил с колесницы на землю и слово промолвил:
"Старец Приам! Я — Гермес, я — бессмертный, с Олимпа пришедший,

Ибо отец мне велел быть твоим провожатым в дороге.
Только пора мне домой. Не хочу на глаза показаться
Храброму сыну Пелея. Бессмертным богам непристойно
Явно пред всеми услугу оказывать смертному мужу,
Ты же в палатку ступай, обними Пелиону колени,

Именем старца отца и матери пышноволосой,
Именем сына его умоляй, пока сердце в нем тронешь".
Слово окончив, Гермес на вершину Олимпа вернулся,
А престарелый Приам соскочил с колесницы на землю
И приказал оставаться на месте вознице Идею.

Тот и остался на страже коней легконогих и мулов.
Царь же направился к дому Ахилла, любезного Зевсу,
И увидал его в ставке. Дружина сидела поодаль.
Двое лишь — Автомедон и Алким, от Арея рожденный, —
Вместе служили владыке. Он только что ужинать кончил,

Пищей себя подкрепил и питьем: еще стол был не убран.
В ставку великий Приам незамечен вошел и, приблизясь,
Обнял колени Ахилла и стал целовать ему руки,
Грозные, многих его сыновей умертвившие руки.
Точно скиталец несчастный, убивший на родине мужа,

Бедствием страшным гонимый, к чужому приходит народу,
Входит в чертог богача, и при виде его все дивятся:
Так изумился Ахилл, богоравного видя Приама,
Все изумились кругом и без слов друг на друга взирали.
Царь же Приам, умоляя, промолвил Пелееву сыну:

"Вспомни о милом отце, Ахиллес, небожителям равный,
Столь же как я престарелом, стоящем на грустном пороге
Старческих дней. Может быть и его притесняют соседи,
И никого при нем нет, кто б войну отразил и опасность.
Все же внимая порою, что ты наслаждаешься жизнью,

Радость он чувствует в сердце и вместе надежду лелеет,
По возвращеньи из Трои, до смерти все дни тебя видеть.
Я же несчастнее всех, оттого что героев храбрейших
В Трое на свет произвел, но в живых никого не осталось.
Было сынов у меня пятьдесят, до прихода Ахеян

(В этом числе девятнадцать от недр единой супруги,
Всех же других сыновей принесли мне рабыни в чертогах).
Многим колени сломил среди битвы Арей беспощадный.
Сын оставался один, охранявший и город, и войско,
Гектор, — и вот он тобою убит, за отчизну сражаясь.

Ради него я теперь прихожу к кораблям быстроходным,
Выкуп бесценный несу и тебе предлагаю за тело.
Вечных побойся богов! О, сжалься, Ахилл надо мною!
Вспомни о старом отце, — я безмерно его злополучней.
То испытал я, чего не изведал никто из живущих:

Руку убийцы моих сыновей я к устам прижимаю".
Так говоря, он печаль об отце возбудил в нем и слезы.
За руку взяв старика, Ахиллес оттолкнул его слабо.
Оба заплакали громко, в душе о своих вспоминая:
Старец — о Гекторе храбром, у ног Ахиллеса простертый,

Царь Ахиллес — об отце и возлюбленном друге Патрокле.
И раздавались по дому рыданья и вздохи обоих.
После ж того как Ахилл богоравный насытился плачем
И отлетело унынье от храброго сердца героя,
С трона вскочил он поспешно и за руку поднял Приама,

Сжалившись над головою седой и седой бородою.
Он к старику обратился и слово крылатое молвил:
"О, злополучный, ты вправду несчетные бедствия вынес.
Как, одинокий, дерзнул ты отправиться к флоту ахеян
И на глаза показаться тому, что зарезал столь многих

Славных твоих сыновей: у тебя, знать, железное сердце.
Только теперь отдохни и присядь на седалище это.
Отдых на время дадим и печали, как сердцу ни больно.
Горечь стенаний и слез ни к чему человеку не служит.
Боги такой положили удел для людей злополучных —

Жить среди вечного горя, а сами всегда беспечальны.
Две на пороге у Зевса амфоры стоят, из которых
Он раздает нам дары. В одной из них бедствия скрыты,
Блага — в другой. И кому Громовержец из шлет вперемежку,
Тот чередою подвержен то горю, то радостям жизни.

Но обречен на позор, кому Зевс одни бедствия выбрал.
Голод мучительный гонит его по земле плодородной
И одинокий он бродит, богам ненавистен и людям.
Так и Пелея с рожденья взыскали благими дарами
Вечные боги. Меж всеми людьми оттого и блистал он

Счастьем своим и богатством — владыка мужей мирмидонских.
Смертного, боги его наделили супругой богиней.
Но и ему небожитель назначил великое горе:
Не родилось у Пелея в чертоге наследников царских.
Лишь одного произвел он — и то кратковечного сына.

Но и при жизни о нем не забочусь. Дряхлеющем сильно:
Здесь, далеко от отчизны, сижу, всем твоим на погибель.
И про тебя мы слыхали, что раньше ты, старец, был счаслив.
На протяжении между Лесбосом, отчизной Макара,
Краем Фригийским на севере и Геллеспонтом безбрежным

Ты, говорят, о, старик, сыновьями блистал и богатством.
Но небожители боги потом тебе горе послали.
Битвы и сечи героев без роздыха длятся вкруг Трои.
Но претерпи и снеси, на терзайся душой беспредельно,
Ты не поможешь теперь, безутешно рыдая о сыне,