Наварр Момадэй - Путь к Горе Дождей

Это заглавное и едва ли не самое пространное эссе, вошедшее и в настоящий сборник, имеет программное значение. Поясняя и развивая материал «Пути к Горе Дождей», оно раскрывает круг вопросов и художественных задач, решаемых писателем в своем творчестве. Здесь встает проблема выживания традиционных культур и различия систем ценностей, раскрывается логика и категории эстетики автора. Этот очерк, имеющий черты манифеста, стал, пожалуй, самым известным, а метафора, поставленная в названии, нередко применяется к самому Момадэю. Несмотря на то, что писателю уже перевалило за шестьдесят, его творчество продолжает удивлять своей активностью и многообразием, новыми горизонтами и планами. Так, буквально «вчера» сбылась мечта Момадэя об успехе в драматургии. Первая пьеса, «Дерзкие парни» (основанная на историческом случае побега из интерната группы индейских школьников), имела довольно скромный резонанс; зато вторая, «Дети Солнца», построенная на материале мифологии кайова, прошла с большим успехом в театрах Вашингтона.

Богатство и разнообразие пути, пройденного Момадэем, позволяет по-новому взглянуть и на исток его творчества – «Путь к Горе Дождей» – и на место повести в современном литературном мире. Когда книга вышла в свет, общество затруднилось найти ей определенное место на библиотечных полках и в собственном сознании. И это не удивительно, ведь состоялось рождение нового жанра, совместившего черты многих традиций, в том числе и еще неосвоенных массовым читателем. Повесть выполнила роль культурного манифеста литературы коренных американцев и утвердила «законность» своеобразия индейского мировосприятия. В поиске синтеза общинного и личного Момадэй совершил странствие- паломничество, повторив путь миграции родного племени. А затем, продолжив традицию народной историографии, писатель стал хронистом и интерпретатором народной судьбы, обогатив ее индивидуальным истолкованием, дополнив собственным образом мира. Разгадка сути родной культуры – да и всякой культуры – вот главная цель повести. Три плана, в которых выдержано повествование, имитируют синкретизм пиктограмм, которыми записывались племенные хроники. Мифологический план позволяет развернуть представление народа о самом себе; этноисторический комментарий – фактологическую канву движения этноса во времени и пространстве; личностный (стихотворения в прозе) – утвердить в цепи поколений собственную преемственность с предками во имя потомков. Значение составленной Момадэем художественной «летописи» сегодня оборачивается насущной проблемой для традиционных культур. Недостаточность и односторонность, если не сказать, чужеродность принципов научной историографии, накопленной доминирующей культурой, ставит аборигенных историков на перепутье. Народное будущее можно строить только на народном прошлом – но каково это прошлое? И в этом еще одно значение «Пути к Горе Дождей»: повесть предлагает альтернативу общепринятому историческому подходу, взывает к общественной дискуссии. Автор ставит перед читателем проблему исторической модели, существенно отличной по своим приоритетам от официально-американской и даже от западно-европейской.

Здесь отправной точкой послужили пиктографические летописи кайова, где канва событий разворачивается по весьма специфической логике. Пытаясь следовать ее принципам, Момадэй открывает непреходящую ценность своей культуры – «благородного и опасного сообщества воинов и конокрадов, охотников и солнцепоклонников». Повесть прочно вошла в учебные планы школ и университетов; методике ее преподавания посвящена отдельная монография . Уже здесь писатель почувствовал необходимость дополнить выразительный план изобразительным. «Путь к Горе Дождей» стала первой из «книг о культуре» (посвященных одному племени) и одновременно – лирической автобиографией. В советской литературе она в чем-то сопоставима с «Моим Дагестаном» Расула Гамзатова и «Белым пароходом» Чингиза Айтматова. Что касается автобиографичности, то Момадэю удалось сделать странствие племени собственным поиском, дополнив его мистической интуицией. Двойное видение – своей культуры и себя как производного от нее – стало чертой аборигенной автобиографии. Это же роднит «Путь к Горе Дождей» с родственными традициями и явлениями в других национальных культурах ~ в частности, с автобиографическими произведениями представителей коренных народов Сибири.

Произведение родилось у самого истока творческого пути писателя, искавшего убедительных средств, чтобы заявить о себе. А сделать это с наибольшей яркостью можно было, лишь провозгласив уникальность собственной культуры, которая под пером Момадэя как бы превращается в автобиографию племени. Воссоздавая языковыми и изобразительными средствами личностные прозрения в «моменты дивования и упоения», писатель сопрягает миф с событиями собственного детства, историко-этнографические заметки – с равноправной (а может быть, и более глубокой?) правдой народной памяти. За точку отсчета им принимается не рождение отдельной личности, а появление на свет целого народа как носителя особой своеобычной культуры. Одно из различий традиционной хроники и писательского текста – в отборе, пространности и оценке комментария. Войны, скитания, увлекательные приключения народа, обретающего свои святыни, свое имя и лицо и, наконец, крушение традиционного мира в конфликте с англо- американцами – впервые под пером писателя все это получает ценностное и, как справедливо считает он сам – наиболее полное бытие – жизнь в слове. Хотя о предках Момадэй говорит в тоне элегии, читателю «Пути к Горе Дождей» легко понять: ничто не утрачено навсегда там, где оно воссоздаваемо памятью. Сравнивая повесть Момадэя с аборигенными автобиографиями Сибири, можно увидеть, что они ломают многовековую традицию молчания, сложившуюся вокруг целых народов. Сама традиция раскрывает жизнь аборигена как личности героической, полной самоотверженности. А этнос становится под стать мифологическому герою, творящему подвиги, остающиеся жить на века. Автобиографические произведения Д.Кимонко, Г.Кэптукэ и других представителей коренных народов Сибири заключают в себе мощный заряд нравственного самоопределения, важный для самосознания культуры. Возникающее при этом единство требует нового имени, новых рядов сопоставления, новых категорий анализа. Воистину, чтобы выжить в качестве представителя своей культуры, писатель должен взять на себя функции шамана-целителя, соединителя миров и ступить на путь добровольной жертвенности. Подобная роль естественно вытекает из магической функции устного слова, изначально присущего аборигенной традиции.