Дмитрий Сухарев (Сахаров) - При вечернем и утреннем свете

Заяц белый, куда бегал?
Считалка

Заяц белый, куда бегал,
Куда бегал, что искал?
Ты в столовке ли обедал,
Папки ль пухлые таскал?
Иль на базу овощную
Со товарищи ходил?
Или песню озорную
На гитаре выводил?

Зайцы спички зажигают,
Бреют уши хоть куда,
Горизонты раздвигают,
Воздвигают города.
Заяц — физик-теоретик,
Пиджачок его в мелу,
Он билетик на балетик
Робко просит на углу.

Заяц бедный и неловкий
И не блещущий красой,
Помнишь, бегал ты с морковкой —
Длинноухий и босой?
Для того ли, для того ли
Мама зайку родила,
Чтоб охотник в чистом поле
Нежно гладил два ствола?

Саша Дулов, прославленный бард,
Был в Париже в порядке обмена.
Заложил он гитару в ломбард,
Он решил потрудиться отменно.
Не нужны ему, нет, не нужны
Все парижские ваши экзоты,
Здесь святые огни зажжены
Для глубокой научной работы.

О Пари!
О Пари!
Клод Бернар, Мари Кюри!

Но не знал обаятельный бард,
По парижским гуляя бульварам,
Что парижский бульвар — не Арбат,
Где столкнуться нельзя с писсуаром.
Он столкнулся разок и другой
И сурово подумал на третьем:
«Пейте-лейте, а я ни ногой,
Я приехал сюда не за этим».

И пошел
Не спеша
Наш доктор Дюло́фф Саша́.

Вот в Россию вернулся наш бард,
И спросил академик Капица:
«Неужели спортивный азарт
Не помог вам хоть раз оступиться?
Доведись мне в Париже пожить,
Не боялся б я злого навета,
Я бы вето не смог наложить
Ни на то, милый друг, ни на это…

Плас Пигаль…
О Париж!
Уи, мусье,— ноблес оближ».

И теперь знаменитый певец
Не дождется опять приглашенья,
Чтоб приехать в Париж наконец
И воздать за свои прегрешенья.
Пусть придурки в научной тюрьме
Ту же жижу разводят пожиже,
А у барда не то на уме —
Он найдет чем заняться в Париже!

Визави…
Рандеву…
Не зови меня в Москву!

Альма-матер, альма-матер —
Легкая ладья,
Белой скатертью дорога
В ясные края.
Альма-матер, альма-матер,
Молодая прыть.
Обнимись, народ лохматый,
Нам далёко плыть!
Вид отважный, облик дружный,
Ветер влажный, ветер южный,
Парус над волной.
Волны катятся полого,
Белой скатертью дорога —
Вечер выпускной.

Альма-матер, альма-матер —
Старый драндулет,
Над кормой висит громада
Набежавших лет.
Ветер грозный, век железный,
И огонь задут.
Здравствуй, здравствуй, пес облезлый, -
Как тебя зовут?
Обними покрепче брата.
Он тебя любил когда-то —
Давние дела.
Пожелай совсем немного:
Чтобы нам с тобой дорога
Скатертью была.

Альма-матер, альма-матер,
Прежних дней пиры!
Не забудем аромата
Выпускной поры.
Лег на плечи, лег на плечи
Наш нелегкий век.
Обними меня покрепче,
Верный человек!
Видишь, карточка помята —
В лыжных курточках щенята,
Смерти — ни одной.
Волны катятся полого,
Белой скатертью дорога —
Вечер выпускной.

На свадьбе Поэта с актрисой Ларисой Курзо,
Где было полсвета, а не был один Доризо,
Но было, ах, было полсвета — и Мэтр, и Олег,
И Мастер Пуцыло, и сто достославных коллег;

На свадьбе, на свадьбе, в Никитской смурной слобод
Так весело было не знавшей о близкой беде
Актриске Лариске, не ведавшей вовсе, что ей
Так бедно и скудно, так скупо отпущено дней.

И набузовавшийся до положения риз,
Один из набравшихся (то есть надравшихся из)
Вдруг вспомнил о культе, и всхлипнул, и выхватил кольт,
Чтоб смачные пули свистали меж смачных икот;

И ментор Поэта, поддавший за русскую речь,
Скакал без штиблета, попавшего в русскую печь,
И требовал ласки, за бабу приняв мужика,
А тот для острастки на Мэтра взирал свысока;

И буйное пламя сжирало штиблет, хохоча,
И буйные пули дробились о светлые лбы,
И, булькая чревом, кренилась бутыль первача,
И всё это билось, клубилось, рвалось из избы;

И всё это пело, гудело, как дивный хорал,
И мытарь культуры взвивался и кольтом играл,
И пастырь, как пластырь, всё ластился в дивном бреду
И требовал клятвы, что я к нему с лаской приду.
Но солнечно было в кромешной курной слепоте,
В потешной и грешной в Никитской дурной слободе,
Лишь плакала дева, не знавшая вовсе, что ей
Так бедно и скудно, так скупо отпущено дней.

Из деревьев нравится орешня;
Иногда случалась полоса,
И лежал я под орешней лежмя
Во блаженстве целых полчаса.

Из занятий нравится беседа
О грядущем, сущем и былом,—
Чтоб не ради сельди и десерта
Собирались гости за столом.

Под орешней стол могу поставить,
На столе кувшин соорудить,
Одного мне только не представить —
Как бы всех под кроной рассадить?

Как бы всех, кто душеньке но нраву,
Разместить за дружеским столом,
Чтобы нам беседовать на славу
О грядущем, сущем и былом.

Не мне нанизывать на нить
Безликих чисел ожерелье,
Привык я более ценить
Наитие и озаренье.

Нет, я не верю в мощь числа —
Лишь чувству истина открыта!
С упрямством старого осла
На вкус оцениваю жито.

Зато с упорством муравья
Я верю в черную работу:
Знакомство с фактами, друзья,
Полезней чувству, чем расчету.

Ведь факт имеет плоть, а плоть
Имеет плотность и фактуру.
Сумеем плоть перемолоть,
Глядишь, раскусим и натуру.

Я детей своих отправлю
В направлении разлуки —
На черничку, на брусничку,
На все лето, на весь век.
Сам стопы свои направлю
В направлении науки,
У меня свободны руки,
Я свободный человек.

Я в науке вроде дядьки
Иль, верней сказать, наседки —
У меня чужие детки,
Все равны, как на подбор.
А моих лелеют тетки,
И мои как птички в клетке
Иль, верней, как рыбки в сетке
Там калитка и забор.

За калиткой методички
Заполняют рапортички,
Промеж деток массовички
Вьются, вьются — не унять.
Все скандируют речевки
И штудируют текстовки…
Я сижу с учениками,
Силюсь истину понять.

Мы эвристику применим
При решении задачи,
Мы игрой воображенья
Схватим истину живьем.
И, покончив с делом этим,
Птичку-галочку отметим,
Проскандируем речевку,
Рапортичку пожуем…