Фердинанд Фингер - Любовь и жизнь, похожие на сон

Жизнь, не спеши! Я умоляю!

И кнутом мне душу не крови.

Наказание мое я знаю

За мои суетные грехи.

В непогоду испугать меня желая,

Кнут держала наготове свой,

Из Отчизны человека изгоняя,

Саркастически смеялась надо мной.

Благодарен все равно тебе отчайно.

За подарок самый дорогой,

Что преподнесла мне не случайно,

За слова: «Люблю тебя, ты мой!»

Те слова, которые объединяют,

Жизнь на счастье подарила нам.

Здесь я не один, и мной играя,

Раздели себя, теперь напополам.

Пусть две эти половинки жизни

При слиянии между собой,

Боль от расставания с Отчизной

Нам смягчила в стороне другой.

Нет, она не будет дубликатом

Той страны, что за спиною там.

Здесь в основе жизни тот же атом,

Только не расколотый напополам.

Куда бежать – куда? Скажите мне!

Исчезнуть в горе иль несчастье,

Или туда за пятьдесят назад, к весне,

А може, оставаться там, где оказался в одночасье.

В той осени, где нахожусь теперь,

С небес я вижу предопределенье,

Где будущее – только ряд потерь,

Где осознание своих ошибок без сомненья.

Ну, некуда, хотя хочу я убежать,

Ведь в прошлое вернуться невозможно,

А будущего мне приказано не знать.

Его Господь подарит мне, возможно.

Там в прошлом – в той сияющей весне.

Где детство светлое с любимой мамой,

Где кувыркались голуби в небесной синеве,

Где мне уже не быть, оно в туманах.

А будущее – ведь оно покрыто пеленой,

Через которую не видно света,

А дни идут скучающею чередой,

Я жду хотя б во сне из прошлого привета.

Итак, я должен оставаться там,

Где Бог велел мне оставаться,

А прошлое свое я подарю мечтами.

Которым, к счастью, я могу предаться.

Слезами счастья оплатить ему

За те счастливые любви мгновенья,

Так Бог велел, и только потому

Узнал я в юности Любви прозренье.

Я должен оставаться там, где должен быть,

Я в прошлом пережил свои пределы,

И в ненависти, и в любви придется жить,

Пока мой дух не воспарит над бренным телом.

Ни страны, ни погоста мне теперь не найти

От реки, что в Париже, и до речки Москвы,

Эх! Бутылку «зеленой» мне с друзьями распить,

И что было когда-то, вновь опять повторить.

Вспомнить кухни, где споры всегда до утра,

В них систему советскую проклинали тогда,

И тех мелких людишек, что рулили страной,

Как давно это было, как же тянет домой.

Песни пел нам Высоцкий на гитаре своей,

И клеймил через строчку власть никчемных людей,

Окуджава и Визбор пели нам о Любви,

О Парижах и Венах мы мечтать не могли.

Вдруг парижский и венский перед нами пейзаж,

Все чужое для сердца, все чужое для глаз,

Ни погоста, ни Родины нам теперь не найти,

Ни в Парижах и Венах на нашем пути.

«Мулен Ружем» мы сыты, в Елисейских полях

Мы давно заблудились, наши души впотьмах,

А стране, где родились, мы давно не нужны,

Возвращаться нам некуда, тьма впереди.

Эх, Россия моя! Только мачеха может,

Чтоб зимою дите оттолкнуть от себя,

И не думать о том, как он выживет, Боже!

Бессердечная мачеха, эх, Россия-страна.

Ну, а родину-мачеху пару раз посетим,

Иностранную водку мы пить не хотим,

Только кухни пустые – там никто не сидит,

Только тополь кривой в окна веткой стучит.

Там тепла нет давно и бесед задушевных,

А народ, как чужой, весь в «зеленых» погряз.

И в разборках бандитских, скажу откровенно,

За наживой в погоне, как в проказе сейчас.

Нашу память о Родине дети забудут,

И забудут о том, как давила нужда,

И свидетелем споров кухня больше не будет,

Где прошла незабвенная юность моя.

По размытым дорогам осенними листьями

Разнесет наши жизни бродяга-судьба.

За пределами родины – бывшей Отчизны —

Я останусь изгоем, эмигрантом всегда.

К черту все, на свободу из рабства вперед,

Не на Родине, здесь свое счастье найду.

Я в Париже иль в Вене без прежних забот,

«Московску́ю зеленую» с кем-нибудь разопью. [23]

Как написать мне лучшие стихи?

Те, от которых сердце вдруг затрепетало,

И у читателей, что их прочли,

Вдруг по щеке слезинка побежала.

Чтоб чувства нежного комок

Поднялся к горлу при дыханьи,

И тем, кто в жизни одинок,

Помог бы побороть отчаянье.

Крови стремительный прилив

Вознес людей, как птицу к небу,

И легкокрылый лучший стих

Мог описать и быль, и небыль.

И чтобы старости печаль

Того, кто стар, не огорчала,

И мыслью он унесся вдаль

К той, что любила и страдала.

Любовь опять прижал к себе,

И в поцелуе, как бывало,

Душой припал к той красоте,

Которую душа не забывала.

Постылый быт и жизни суета,

Чтоб никогда тебя не огорчала,

Не возникала мутная волна

И щепкой к берегу не прибивала.

Чтобы душа бессмертная твоя

Под солнцем уплывала в счастье,

И не стелила для тебя судьба

Дорогу, что ведет к несчастью.

Я опишу своим стихом

То зло, что сделал ты когда-то,

В душе раскаялся о том,

А Бог простит, не будешь виноватым.

И вот от церкви колокольный звон,

Достигнет поля, где ты был любимым,

И перепелок тихий перезвон

Напомнит вдруг о том, что сердце позабыло.

Как тяжело порой дается стих,

Ведь чувства передать нужна отвага.

В ночной тиши со мною рядом кот притих,

Спит под шуршание пера над белою бумагой.

Давай-ка выпьем, дорогая, по одной,

Давай закурим «Козью ножку» [24] .

И вспомним этот день – кровавый бой,

Мороз, рассвет кровавою полоской.

В то утро, под обстрелом, ты ползком ко мне,

К земле промерзшей телом прижимаясь,

Приполз в дыму, в пороховом огне,

Так мы с тобой впервые повстречались.

И кровь, шипящая из рваных ран,

Мешая мыслям, тело покидала,

Выхлестывалась, роковую отдавая дань

Земле, что в ужасе тогда дрожала.

Ты полз под взрывами скользящею змеей,