Анатолий Жигулин - Летящие дни

Мы и сами здесь живали.
На ладейках приплывали.
Торговали, воевали.
Били смертным кулаком
На Неве и на Чудском.

Это вереск небо славит,
А не южный олеандр.
Это в Новгороде правит
«Руссиш кёниг» Александр…

На песках трава космата,
И рябины красный клок.
Залетал сюда когда-то
Гордый польский соколок.

Все давно проплыло мимо,
Растворилось струйкой дыма…

Шелестит песок со склона,
И валун лежит — тяжел.
Даже полк Наполеона
Здесь нечаянно прошел.

А теперь стоим здесь мы,
Бесшабашные славяне.
До последней черной тьмы
Этот край теперь за нами.

Враг зарвался и нарвался,
Сам себе теперь не рад.
Как он прежде назывался,
Славный наш Калининград?

Позабылось это слово.
Не найдешь и в словаре.
Лишь песок шуршит сурово
Между сосен в ноябре…

ИЗ ГЕРАЛЬДИКИ

Нашли перо
От прусского орла
На золотом песке
Парнидской дюны.
И вспомнились старинные дела.
И давние
Затрепетали струны.

Литовский всадник
Горячил коня
Всего шестнадцать лет
Над этим краем.
Но он умчался,
Шпорами звеня.
И лишь песок летуч,
Но несгораем.

А что забыто,
То вернется впредь.
Нечаянно, непрочно,
Ненадолго.
Вернется,
Чтобы снова умереть,
Как пламенем
Охваченная елка.

А что же вечно?
Вечен только мрак.
И это море,
Что о берег бьется.
И многих стран
Древнейший мудрый знак:
Горячее и радостное
Солнце.

ИЗ НУМИЗМАТИКИ

Здесь пролегали
Древние пути.
Шли корабли,
С волной и ветром споря.
Но все ж не смог я
Талера найти
На берегу
Играющего моря.

Зато вокруг
Блестели серебром —
И на густой хвое
Прибрежной тропки,
И на песчаном пляже
За бугром
Лишь полуталеры —
Пивные пробки.

ПРОКЛЯТЫЙ БАТАЛЬОН

Батальон Импулявичюса.
Ровно тысяча душ.
Души проданы дьяволу
За сомнительный куш.

За кокарды армейские
Довоенной Литвы.
И за форму карателей
Цвета грязной травы.

Автоматы — немецкие.
Жечь и вешать — карать.
Белоруссии помнится
Эта мерзкая рать.

Батальон Импулявичюса…
Он развеялся в прах
В белорусских селениях
И в колымских горах.

Батальон Импулявичюса.
Путь палаческий твой
И дела твои прокляты
И Москвой, и Литвой.

Где ты сам, Импулявичюс?
В ФРГ или США?
Или филином мечется
Твоя злая душа?

И болотные призраки
В гуще черных лесов —
Не твое ль это воинство,
Свора загнанных псов?

За спаленными хатами,
Там, где топь и бурьян,
Все бредут с автоматами,
Превращаясь в туман…

ВО ЧУЖОМ ПИРУ
Правительство ФРГ размещает на своей территории
американские крылатые ракеты, нацеленные на СССР
и его союзников по Варшавскому Договору.

А мне еще громко слышится
Грохот Грюнвальдского боя.
Хотя с тех пор пролетело
Без малого шесть веков.
А мне еще ясно видится,
Как знамена колышутся
Над копьями наших литовских
И наших смоленских полков.

Целых полгода пили —
Праздновали победу —
Во славу Польши, России
И Великой Литвы.
В старинном городе Бонне
Про этот пир не забыли —
До нынешних дней похмелье
Не вышло из головы.

ПИСЬМО ЛЕСНИЧИМ НЕРИНГИ

Ваша литовская ива
Не переносит солености.
Сохнет, не приживается
На прибрежном балтийском песке.
Не огорчайтесь,
Это — не самые страшные горести,
Когда жизнь
Всего человечества
Качается на волоске.

И я сегодня все пристальней
Всматриваюсь в историю.
Думаю о Грюнвальде…
Слышу боль последней войны…
И вспоминаю ивы —
Кусты и деревья, которые
Растут на бескрайних просторах
Великой нашей страны.

Их перечесть невозможно —
Растения рода Salix —
Гораздо более сотни
Разного вида ив…
Из заросли сосен выпрыгнул
Чуть рыжеватый заяц.
Белый туман опустился
На тихий Куршский залив…

На Куршской косе вспоминается
О многих веках и потерях.
А ветер ломает сосны.
А в берег стучит волна.
Посадками ивы извечно
Мы укрепляем берег.
Но вот ведь — не приживается! —
От крови вода солона.

Мы снова умрем за Родину,
Как пращуры умирали.
Лишь бы зло не селилось
В наших братских сердцах…
Мне ясно припоминается,
Что где-то на Южном Урале
Есть мелкая ива, растущая
Даже на солонцах.

Я туда съезжу осенью,
Хоть этот путь неблизкий.
И мы одолеем вместе
И злую волну и пески.
Я вам привезу весною
От горькой ивы российской
Чуть розоватые, теплые,
Словно слеза, черенки.

У БОЛЬНИЧНОГО ОКНА
Ирине

Видна труба заброшенной котельной,
И вьется лист — в подобие стрижу.
И из окна палаты неотдельной
Я каждый вечер все на них гляжу.

Ах, солнце, солнце! Свет моей надежды.
Ах, Ира, Ира! Свет моей души.
Я каждый вечер опускаю вежды
И говорю: живи, мой друг, дыши.

Мои часы — из солнца и трубы.
Мой календарь — из ветра и березы.
Моя любовь, конечно, из судьбы.
Но там — все слезы,
слезы, слезы, слезы…

ВЕНЧАНЬЕ ПОЭТА-ДЕКАБРИСТА. 1829
Владимиру Федосеевичу
Раевскому

Венчанье, венчанье…
А может быть, это прощанье?
И добрый священник
Напрасно сулит обещанья,
Что жизнь хороша
И прекрасна и даже
Совсем не тревожна.
Да разве такое возможно?

И вдруг в барабане
Под куполом вспыхнуло
Яркое солнце.
А день-то январский
Угрюмый и черный
Над Русью просторной.
Откуда же солнце? Откуда?
Ведь это и вправду
Похоже на чудо.

И руки, и свечи,
И наши венчальные кольца.
И снова под куполом —
Яркое вспыхнуло солнце.
А день-то январский
Угрюмый и черный
Над Русью просторной.
Откуда же солнце,
Откуда?
Наверное, чудо.

* * *

Лебеда под Сухуми,
В краю винограда и пальм,
Сиротой одинокой
Тоскует в тени кипариса.
И на тонкие листики
Солнечный зайчик упал.
И горючие строки
Невольно в душе родилися…

Ах, какие жестокие,
Лютые были года!
И была лебеда
Не травою, а пищей.
Ах, какая большая,
Густая росла лебеда
Между черных камней
На родном пепелище!