Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

И Марина — слышит,
всё быстрей летит,
щеки жаром пышут,
вся она дрожит.

Вспомнит — вянут силы,
тают от огня…
«Ятаган мой милый,
подожди меня!..»

Столкнулись казаки с Ордою
там, где курганы над Днепром…
Поникла туча пред бедою
над ними огненным челом.

Привычно тырсу ветер гладит
и шелестит в густой траве.
Поодаль стали два отряда,
как перед громом тучи две…

И наконец вот выезжает
перед отрядом Ятаган,
и казаков он выкликает
попробовать от сабли ран.

Но выходить никто не хочет,
все засмотрелись и молчат…
Сверкают Ятагана очи,
а в вышине орлы кричат…

О, где же ты, казачья сила?
Ужель зазубрены мечи?!.
Но вот уже Тарас Трясило
навстречу Ятагану мчит.

Сошлись… А там летит Марина,
чтоб Ятагану пособить.
«Не может быть, чтоб милый сгинул,
кого же мне тогда любить?..»

А там: удары за удары…
«О Ятаган, любимый мой!..»
И расступились вдруг татары,
Марина бурею — на бой…

Вдруг дико вскрикнула в тревоге,
от страха помутился взгляд:
на смертной топчутся дороге
и Ятаган и кровный брат…

Тараса усталью шатает,
в истоме не поднять руки…
На саблях солнца луч играет,
звенят, сшибаются клинки.

Кому тут белый свет затмило?
Кого отвлек тревожный крик?
Кого последним через силу
в висок ударил сечевик?

Глаза ханым во мгле тумана,
в тот миг она и не жила…
Увяло тело Ятагана
и тихо свесилось с седла…

Махнул последний раз рукою,
в ковыль свалился мертвецом…
Лишь кровь горячею росою
Трясиле брызнула в лицо.

«Алла, алла!..» Но Украине
лелеять трусов не дано!
Трясило не узнал Марину,
Марине это всё равно.

Ужель?.. Ужель Трясило сгинет?
«И ты туда? За ним?.. Эва!..»
Блеснула сабля у Марины,
и покатилась голова…

Чья голова? Лежит Марина…
(Уж пронеслась давно гроза…)
А перед нею, шапку скинув,
брат на коленях, весь в слезах…

Узнал… узнал… Но в страшной яви
вдруг растерял он все слова…
К плечам ей голову приставил,
но отвалилась голова…

Сечевики окаменело
вокруг стояли, хмуря лбы,
стыл пот на лицах загорелых,
и ветер шевелил чубы…
……………………………
Кричат орлы… Лежат татары…
Прощально травы шелестят.
Над плесами Днепра пожары
багровым заревом блестят.

Не чуял он, как ныли раны,
лишь видел сквозь наплыв тоски —
его сестру и Ятагана
зарыли в землю казаки.

О солнце, милое светило,
ты своего мне дай огня!..
Воткнул копье в траву Трясило,
на север повернул коня.

«Теперь пора… На Украину
народ из рабства вызволять!
Пусть люди разгибают спины
и вольная цветет земля!..»

И все за ним, сквозь дым пожара,
и богачи лишь отстают…
«Прощай, сестра, и вы, татары,
напрасно павшие в бою…»
……………………………
Где тучи движутся лавиной
и где закат огнем горит,
над сном татарина с Мариной
курган с ветрами говорит.

Вновь зовет меня он жаркой речью,
властно раздвигая мрак ночной.
…Месяц загрустил над старой Сечью,
на порогах Днепр шумит волной.

Звезды в небе светят исступленно
и целуют в губы казака,
и горят в глазах его бессонных,
перстнями сверкают на руках…

Знаю я, как трудно бесконечно
бедняков поднять, вести на бой…
Но, мечтой ведомый к правде вечной,
я надел папаху со звездой.

Не споткнись, мой конь неугомонный,
не сходи с дороги столбовой.
Вдруг и я залью тебя червонным
и склонюсь на гриву головой.

И Тарас глядит во тьму в тревоге,
поднимается на стременах…
В небе ходит месяц круторогий,
рдеет голубая глубина.

Думу одинокую глубоко затаил
Трясило ото всех…
В ковыле потонет шаг широкий,
захрипит, зальется кровью смех…

Не один на стенах Сечи встанет,
отражая приступы вражья,
и не одному в лицо заглянет
дуло смертоносное ружья…

Золото огней уже из мрака
выплывает, зыблется, горит…
И молчат, задумавшись, казаки,
только Днепр порогами шумит…

Сечь справляет праздник. Площадь стоголосо
песни запевает, танцами гремит…
Атаман за чарой льет хмельные слезы,
нос его, как перец, у огня блестит.

«Я гуляю, — пей, гуляй,
всяк не шитый лыком!»
Площадью — из края в край —
танцы да музыка…

«У меня жена — строга,
кочергой дерется…
Отдирает гопака,
аж земля смеется…»

Ветер рвется на куски,
атамана мает,
выступают казаки,
голос поднимают…

«У меня жена строга —
мужа ожидает…
Гой да го и о-ха-ха,
плачет да вздыхает…

Я не знаю, что мелю,
путает лукавый.
Буйну голову склоню,
топну каблуками.

Грусть-печаль перенесу.
Я не дам оплошки
и любимой привезу
красные сапожки».

Ветер рвется на куски.
Атаману спится.
Выступают казаки,
чтобы в круг сплотиться.

На жупанах и на лицах
отблеск пламени горит…
В бурной пляске голь ярится,
круг вращается, звенит…

А меж тучами гарцует
ясный месяц — тож казак;
с ними вместе он танцует,
скоком, боком, так и так…

Что ж тут приняло всё унылый вид
и на миг застыло, занемело?..
То Тарас идет, аж земля гудит
и поля дрожат оторопело…

Гей, проснись, пробудись, атаман, — ведь шальная
смерть твоя идет, смерть твоя бежит!..
Но лежит, лежит старшина хмельная,
вповалку лежит…

Гей, казаки, казаки, просыпайтесь, поскорее вставайте,
вяжите старшину, оружье доставайте,
ворота открывайте, братьев родных встречайте,
руки кверху вздымайте!..

И казаки из хат-куреней выбегали,
старшину вязали, оружье доставали,
ворота открывали, родных братьев встречали,
руки кверху вздымали…

Ой, скажи да поведай, Трясило,
да что у тебя за власть,
да что у тебя за сила,
что так полонишь сердце казацкое, сердце молодое…

Месяц из тучи выглянул внезапно…
И молчит Тарас…
Только ветер воет…
…Только двери: хлоп…

Вышел поп,
глянул поп,
тихо скрылся поп.
Двери снова: хлоп…

Искоса Трясило наблюдает,
он увидел, он поднялся… Гей!
Не сбежишь ни полем и ни гаем,
поп проклятый, от моих очей.