Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Вошли, отвесили поклоны…
Как будто вспыхнули мечи
иль гроб внесли… А изумленный
зал зачарованно молчит…

Никто не крикнет: «Не сгинела!..»
Забыли всё. Тут все свои…
Остолбенев, глядит Ягелла,
кусает губы до крови!..

«Вслед за казацкой голытьбою
прут с топорами мужики
и всех, кто с кровью голубого,
нещадно рубят на куски!..»

Бледнеют все. Тревожно в зале,
глаза смятение таят…
«Святых отцов они прогнали,
глядите, вот они стоят!..»

«Нет, не они… То нас — Трясило…
Ясновельможный, ты ж забыл…»
И зал смеется через силу,
хоть страх в глазах у всех застыл…

И гетман полы рвет жупана,
к попам бежит, освирепев,
в глазах его — огонь багряный,
в глазах его и смех, и гнев.

«Нет, не они? А крест на что же?..
Эх вы, худые холуи!
Ну, счастье вам, что имя божье
твердят еще уста мои.

По коням все! Мы в бой готовы,
нам пан поможет Иисус!»
Молчит хозяин седобровый
и только крутит длинный ус.

Бушует ветер, словно рад он,
что кровь панов ему — испить.
Огни погасли у магната,
и в замке стража лишь не спит.

Буйный ветер по-над гаем
знамя развевает,
кони ржут, клинки сверкают,
войско выступает.

С ним идет повстанцев сила,
страх бойцам неведом,
впереди Тарас Трясило,
и Зарема — следом.

Про гарем любовь шальная
память погасила…
Ей Украйна — мать родная,
хан ее — Трясило.

Он ее глубоко ранит…
«Что он так терзает?..»
Брови хмурит, и не глянет,
и не приласкает.

И она сказать не смеет,
слезы льет немые,
спину взглядами лелеет,
плечи дорогие…

Сыростью осенней тянет,
песни — словно ночи…
Молча слушают крестьяне,
только грязь толочат.

От ненастья лица сини,
только ветер злится…
Не одна тут свитка ныне
кровью задымится.

Косы солнце распустило
в небе золотые
и на ноги в синих жилах
льет лучи косые.

И идут крестьяне полем
вместе с казаками…
Сердце панская неволя
превратила в камень.

Не видать конца и края
грозной веренице…
Провела нужда большая
борозды на лицах…

Ваш поход мне сердце тешит,
как же вас люблю я!
Ветер волосы им чешет,
бороды целует.
……………………
Тускло Альта зарябила,
замок виден далеко…
В танце — кони, пики, вилы
и сверкание клинков…

И Тарас сурово глянул
вдаль вокруг из-под руки…
Встрепенулись тут селяне
и замолкли казаки.

Что там даль им раскрывает,
и синеет, и шумит?..
По-над полем, по-над гаем
с граем воронье летит…

«В бой, — Тарас кричит, — мы смело
полетим, врагов круша!»
А за лесом зашумело,
и встряхнулась вся душа…

Лава всадников крылатых
вылетает на рысях…
Солнца отблески — на латах,
на железных шишаках…

То не синие туманы —
кони, на ходу легки…
Вслед за гетманом — уланы,
жолнера и казаки.

Полегли, легли селяне
в гулком грохоте атак…
На Зарему и не глянет,
не оглянется вожак…

Ой, турчанка, терпеливо
пригаси любви огонь!
Вся припала к конской гриве,
и летит, пришпорен, конь…

Весь он в мыле, и стрелою
он несет, несет, несет…
Вдруг удар, удар! Землею
в грудь, в лицо ей тяжко бьет,

близко, близко, словно сбоку,
как в подушке голова…
Небо синее глубоко…
Золота трава…

Эта травушка степная
словно лебедем кричит,
над Заремою, стеная,
наклонилась и шумит…

Мчит Зарему ночь пугливо
до беспамятства межи…
У коня — кровава грива,
тут же рядом он лежит.

У него глаза мутнеют —
боль остра и глубока…
Ноги вытянул и шею,
сводит судорга бока…

Крики, залпы за дубравой,
пошатнулся панский стяг.
В бой идут крестьяне лавой,
только вилы их блестят.

На Тараса толпы лезут,
сеча грозная кипит.
О шеломы бьет железо,
отлетает и звенит…

Сдвинул гнев Тарасу брови,
тени пали на чело:
и его и вражьей кровью
пропиталось всё седло.

Что Тараса ожидает?
Испытанья — велики.
Только ветер рассекают,
словно молнии, клинки…

Всё шумит в пыли зловонной…
Протянулась вон рука,
горло с воротом червонным
вырвал дядька у панка…

Потонуло солнце в гаме,
солнце падает, ой, глянь…
Под копытами, ногами
ходит ходуном земля.

Бьет с утра до ночи Альта
кровью туго в берега…
Улепетывает шляхта,
следом гетман — ей слуга…

Удирает злая сила, —
хоть и сила в их руках.
Гонит их Тарас Трясило
блеском радостным клинка.

Слышно: «Смилуйся, будь братом!
Детки у меня, семья!»
А за гетманом с магнатом
крики дальние звенят…

Крики, выстрелы, копыта…
«Шибче в город… там ведь дочь…»
Ворот, золотом облитый,
рвет рука с застежек прочь…

Бьет коня он снова, снова,
сердце бьется, свист в ушах…
А глаза налиты кровью,
к носу брови сдвинул страх.

Голь взяла панов в работу —
в город мчатся во всю прыть,
но железные ворота
не сумели тут закрыть…

«О пан Езус, [32] Иисус (польск.). — Ред. будь над нами!..»
— «Пан, сдавайся и молись!..»
То повстанцы за панами
в замок дружно ворвались…

Песня — рана огневая,
всё в крови мое чело…
Солнце глянуло, сгорая,
и за темный лес ушло…

Песнь моя подобна ране,
звуки лейтесь, глубоки!..
Молча резали селяне,
с буйным кличем — казаки…

Там, где трупы, онемело
стены темные стоят…
В замке гетман и Ягелла
и испуганный магнат…

И пока на стены глянул
день, скрестив с врагом клинки,
молча резали — селяне
с буйным кличем — казаки.

Знали все — идут к могиле,
к цели нет конца пути…
Столько трупов навалили —
ни проехать, ни пройти.

Ныне быть хочу бояном,
одному им трудно стать…
Помоги же мне, Коммуна,
ты поэму дописать…

В крови копыта конь купает,
сквозь кровь не виден свет глазам…
«К захвату замка приступаем! —
кричит Трясило казакам. —

За мною все!» И к стенам хмурым
повстанцев бросились войска…
И вновь огонь и криков буря
прибоем к нам через века…

Горланит гетман: «Помощь, где ты?»
А в стены — гром, возмездья глас…
И не помогут вам мушкеты
унять разлив восставших масс…