Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Чует поп, что наступает кара,
под кровать он лезет поскорей…
Думает: «Проклятье янычару,
чтоб ему в аду, в смоле сгореть».

Кто там двери тихо открывает?
Поп со страху вдруг мочой пропах…
А Тарас кровать отодвигает,
тянет лихо за ногу попа…

Поп хрипит: «Тарасик ты мой милый,
пощади, не сироти причет…»
Что-то вдруг штаны попу смочило,
по полу от шлепанцев течет…

Обошел Тарас домишки божьи
и связал монахов и попов.
На дворе и тихо и тревожно,
словно бы в сердцах сечевиков…

Булаву несет он и клейноды
к берегу, где высится стена,
и швыряет их оттуда в воду,
и стена от казаков черна!..

Все глядят… Не вынырнут клейноды,
булаву не вынесет волна…
И казаки пляшут в хороводах,
и стена от них черным-черна!..

А над ними небо розовеет,
горизонты ширятся кругом…
Только — взблеск! И солнце там алеет,
выплывает огненным челом…

«Гляньте, хлопцы! Солнце наше встало!..»
Саблями вдруг поле зацвело…
Солнце над волнами заблистало,
через Днепр им руку подало…

«Скорее в путь, чтоб не узнали,
не догадались казаки,
что у меня попы попали,
надежно связаны, в мешки…»

Блестит и цокает железо…
Тарас, пытай свою судьбу!..
Он улыбнулся и прорезал
каленым голосом толпу:

«Товарищи! Скорее в море!
Вернем заблудших казаков!
За мною все!» Тарасу вторит
громовый гнев сечевиков…

И казаки, как волны гая,
все дружно к берегу идут,
они челны на Днепр спускают
и в даль туманную плывут…

О, дней далеких перегоны!..
Не видно Хортицы давно…
Ой, не один казак утонет,
расплещет черное вино…

Вино иль кровь?.. В морском просторе
Тарас ведет своих людей…
Десятый раз ныряет в море
залитый кровью день…

В воде и в небе звезды светят,
и тут и там ясны они.
Как под ножом кровавым дети,
взвывают волки на огни.

Они от голода взвывают,
глаза их бешено горят…
А берега плывут и тают,
меняют облик и наряд…

Тревожно думалось Трясиле —
как тучи по лицу прошли…
Ему подобных не носили
ладони матери-земли!..

О дней далеких перегоны,
всё представляетесь вы мне,
в вас мысль и сердце дивно тонут,
как в проруби или на дне.

Чего, не знаю, сердце хочет.
Ах, то не звезды — фонари,
то светят трубками сквозь ночи
мои герои-бунтари…

Кузнечики выводят гаммы
над темным зеркалом реки…
И веслами, как бы ногами,
перебирают байдаки…

А ночь упала на колени,
им к морю проложив маршрут…
И капли в лунном озаренье
на веслах жемчугом цветут…

Там, в тумане, башни вековые
крепости Очакова стоят,
а на стенах турки-часовые
меж собою тихо говорят.

Что за плеск?.. Из ночи из туманной
дружно выплывают байдаки…
Берегись, Тарас, беды нежданной!
Наклоняйтесь ниже, казаки!

Гулом орудийного удара
тяжко берега потрясены…
А Тарас и радостно и яро
гонит морем грозные челны…

И челны — мушкетами на стену,
часовые — в воду головой…
Выплывают, падают мгновенно
снова лезут оголтело в бой…

И челны идут, туман прорезав,
аж от ядер весь кипит лиман,
мечет в лица волны и железо…
Берегись, проклятый басурман!

Тьма горит… И на челне Трясило
огненным видением стоит…
Мой казак лихой и сердцу милый,
ясно вижу помыслы твои.

Я к тебе тянусь, в тебя я верю,
ты мне жизнь, как солнце, осветил.
Тьма горит… И кто-то, в ней растерян,
в ужасе свой челн поворотил.

Но не удалось спасаться сзади…
В борт ядро ударило ему…
От челна лишь огненные пряди
протянулись, канули во тьму…

В море волны-горы расходились,
а меж ними — маком байдаки.
Уж забыли, что вчера случилось…
Дружно запевают казаки.

Уж забыли, что вчера случилось…
А Тарас всё смотрит зорко вдаль,
в синеву, что дымкой замутилась,
не блеснет ли парусом байдак…
………………………
Пенится, бушует сине море,
но вперед просторы их зовут,
и навстречу им сквозь волны-горы
казаки из Турции плывут.

Ой, немало злата в Цареграде!
Каждый там немало покутил…
Бравый куренной себе в награду
юную турчанку захватил.

Вся она — как робкая мимоза,
шаль у ней — как заревой туман…
Черные глаза глядят сквозь слезы,
их губами ловит атаман…

Потерялись, потонули в море
минаретов стройных купола,
муэдзин уж не встречает зори,
юный хан любовью отпылал.

Юный хан, зарубленный в гареме,
он приходит только лишь в ночи,
только снится юный хан Зареме,
и она вздыхает и молчит…

Атаман, не зарься на турчанку,
ведь не для тебя ее слова,
тихая девчонка-полонянка
не тебя хотела б целовать.

Лишь один казак тут не ест, не пьет,
только загляделся на турчанку…
Жарким глазом бьет: сердце ты мое!..
Он забыл, забыл свою Оксанку…

И казак встает, к пленнице идет
и к ее губам лицо склоняет…
«Берегись, казак, не целуют так!..»
Куренной пистоль свой вынимает…

Казаки молчат… Лишь вода шумит…
Но внезапно в небо и рвануло…
И казак упал… и казак лежит…
Только шапку кверху и взметнуло…

Атаман, тебе не видать добра —
ведь в себя стрелял ты из пистоля…
А у казака не лицо — дыра,
и над ним Зарема стынет стоя,

словно глыба льда… И по шее кровь,
по сорочке медленно стекает…
Молча атаман кубок свой берет
и вино спокойно выпивает…

«Пей, ватага, пей!» Пьют сечевики…
Лишь иные с глаз слезу смахнули.
Чайки лишь кричат, да вода звенит
о челны в своем извечном гуле…
……………………………
Атаман хмельной не отрывает
от турчанки взгляд угрюмый свой,
синие штаны вином пятнает,
в воду мечет каждый штоф пустой.

Казаки давно грозою стонут,
в них от злости на глазах туман…
Ведь забыл казацкие законы
и влюбился в бабу атаман.

Только-что там тонет, выплывает?..
Там под солнцем вспыхнуло весло…
Перед ним, как от калины в гае,
байдаками море зацвело.

И турчанку оттолкнул Барило,
он поднялся, хмель с себя стряхнул…
«Опоздал я», — думает Трясило
и рукою казакам махнул.

Только почему глядит Зарема
и бледнеет с шеи до руки?
Что это? Ужель его в гареме
чудом не убили казаки?!