Евгений Клюев - Музыка на Титанике (сборник)

Новенькая втулка, ценность без упрёка —
никакого толка, никакого прока,
никакого смысла…
Надо было б смазать, если б было масло.
Кузнеца Гефеста золотая прихоть —
надо было б спрятать, если б было место
где-нибудь у сердца.
Втулку, шпильку, гильзу… – время экономить:
всё имеет пользу, всё имеет память,
всё имеет цену.
Всё однажды, после, зацветёт лозою,
изольётся мыслью, изойдёт слезою…
дайте только время.
Всё ещё вернётся из глубин колодца
на волне хорея, на хребте борея —
дайте только время где-нибудь у сердца.

Должно быть (должно быть!), от киндер-сюрприза:
одна половинка – которая снизу,
одна полусфера…
разъяли и бросили, стало быть, дети.
Что было в ней – я не скажу, хоть убейте:
была в ней кифара!
Не то чтоб живьём… но объём полусферы
был ясный намёк на наличье кифары
когда-нибудь прежде,
когда ещё целым был круглый цилиндр,
когда ещё эти небрежные киндер
водились тут реже.
И я на минувшей кифаре на этой
исполнил припев моей песенки спетой —
давно уже спетой.
И прежние дни у меня за спиною
шептались и шли осторожно за мною
коротенькой свитой.

Чьё-то проволочное колечко
всем на счастье… хоть и не наличка,
а немалый подарок небес!
Поглядеть – так совсем золотое
и наполненное пустотою
с бриллиантом внутри, хоть и без.
Ах, прощайте, мои домочадцы,
я сегодня уеду венчаться
и назад не вернусь никогда,
а когда я вернусь, я не знаю:
это знают колечко резное
да воздушных колёс обода.
Но когда я вернусь, вы прочтёте
обо мне в прошлогодней газете,
что он, дескать, уехал назад…
Вы тогда не хватились потери,
да все годы давно пролетели —
и ветра сквозь колечко сквозят.

Стеклянный шарик, каких навалом, – с отливом алым:
таких видали-перевидали в счастливом детстве,
но, как и в детстве, опять загадка: куда с ним деться,
хоть и не лишний, а никчемушный – в большом и малом!
Бывало, катишь такой вот шарик куда не знаешь
и всё гадаешь, зачем бы это, к чему бы это…
Теперь-то ясно: всему на свете цена одна лишь —
цена гаданья, цена вопроса, цена ответа.
Пусти под горку, сожми в ладони, храни в кармане:
такая круглость везде в почёте, везде сгодится,
её на свете давно, пожалуй, нет и в помине —
но только дети об этом знают, да вот… индейцы:
они увидят стеклянный шарик – и станут биться
между собою за право шарик пустить под горку,
сжимать в ладони, хранить в кармане – и плакать горько,
коль не достался… а так хотелось, такая ценность!
Они насильно тебе подарят перевитое
копьё и перья, колчан и стрелы с весёлым гулом —
за это право владеть священною пустотою:
пространством полым, прозрачным целым с отливом алым.

Что-то вроде чего-то вроде —
милость некая Христа ради:
то ль булавочка, то ль заколочка…
Так бывает: подкинет улочка —
и не знаешь, куда девать!
Бросить жалко: и так уж брошена —
лучше как-нибудь по-хорошему:
взять почистить, окантовать…
Пусть висит, на стене блистая —
милость Божия золотая
от беспечной прохожей девочки,
разбросавшей свои обновочки —
что куда, кому Бог пошлёт:
где коробочка, где улыбочка… —
вертихвостка, стрекозка, бабочка,
угодившая в переплёт!
Её больше на свете нету —
она жизнь свою как минуту
прожила – и ищи-свищи-с:
по булавочкам, по заколочкам…
по заброшенным тёмным улочкам —
по уличкам её вещиц!

Всем осколкам осколок, с пожаром на скулах:
память печи, и сечи, и речи усталых
полководцев, с тоской говорящих солдатам:
мы могли бы остаться в живых, но куда там!..
Мы могли бы остаться в живых, но куда там —
мы разбросаны по безымянным редутам,
чтоб вождям нашим – лживым, богатым, надутым —
безопасно бродить по торжественным датам,
чтобы детям, войною не слишком задетым,
собирать черепки по редутам… да где там,
есть один лишь осколок!
И я им владею,
я владею им и с каждым днём молодею,
и уже я готов умереть за идею —
за какую-нибудь за идею седую.
Но покуда не умер, живу – в ус не дую,
в ус не дую, а только владею, владею
под одною звездою, своею звездою.

Полусогнутая пряжка:
если хочешь, застегни —
хоть навеки, хоть немножко,
если хочешь, застегни
или просто так любуйся,
или об заклад побейся,
эту пряжку заложив:
проиграешь – будешь жив!
Эта маленькая участь
на земле лежала, скрючась:
если хочешь, распрями —
молоточком ли, совочком,
задушевным ли словечком,
если хочешь, распрями.
Нам и всем немного надо:
хватит слова, хватит взгляда,
хватит просто чтоб подули,
пусть и из далёкой дали,
на горячее чело…
даже и, на самом деле,
хватит вовсе ничего!

Крышка от некоей ёмкости —
просто немыслимой ломкости:
взялся покрепче – и нетути!
В общем, при полной ненужности
требует бешеной нежности,
не говоря уж о трепете.
Что ею было завинчено,
знать, без сомненья, заманчиво —
впрочем, не так обязательно.
Ясно, что что-то воздушное,
перистое и нездешнее —
облако, светлое затемно?
Крышка потеряна, пулноте,
облако стёрлось из памяти —
только его мы и видели!
Джинн из сосуда никчёмного,
«Дух Ничего» наречём его,
ищет себе повелителя.

А заглянем хоть под этот под тяжёлый половик:
грошик ломаный, однажды потерявшийся навек
(не навек, мой драгоценный, ничего тут нет навек), —
грошик ломаный найдётся,
разумеется, найдётся
не волнуйтесь, имярек.
Думал, потерял – и ладно, думал, век давно истёк,
а смотри-ка – появился развесёлый антиквар,
ходит песенку мурлычет развесёлый антиквар:
грошик ломаный найдётся,
разумеется, найдётся
не волнуйтесь, имярек.
И печатают в газете объявленье в пару строк:
«Грошик ломаный утерян, до обеда позвонить» —
и спешат все телефоны до обеда позвонить:
грошик ломаный найдётся,
разумеется, найдётся,
не волнуйтесь, имярек.
И несутся к антиквару целых двести человек:
грошик ломаный нашёлся, потерявшийся навек!
Не навек, мой драгоценный, ничего тут нет навек:
грошик ломаный нашёлся,
разумеется, нашёлся,
не волнуйтесь, имярек.

Открыточка с оторванным углом —
и пусть оторванным, и поделом:
была бы целой – не было б резона!
А так – смотри, какая благодать:
стоять и зачарованно гадать,
чем кончится у них конец сезона.
И без того там слишком много слов —
и без того чрезмерно тороплив
рассказ о небывалом изобильи
даров природы и любви даров,
дневных походов и ночных костров,
и тяжело дышать от звёздной пыли.
И без того избыточно легка
порхающая по строкам рука —
хотелось бы поболее нажима,
хотелось бы потише мыслям течь…
как вдруг – внезапно прерванная речь,
и будущая жизнь непостижима,
и тотчас же приходит волшебство:
оно в уменьи не сказать всего,
запнуться на случайном новом смысле —
и если оборвать себя на той
или на этой быстрой запятой,
и если вдруг расплакаться, и если…