Юрий Уваров - Ковернинские сосны

К морозному стеклу ладони прислони,
Вглядись, как негативен оттиск линий жизни.
Всегда неповторим и все-таки сравним
С какой-нибудь из рек заснеженной отчизны.
Когда еще вода свободна от оков,
Но холода, гусей склоняя к перелету,
Крылато повторят на фоне облаков
Клинообразный план речного поворота.
И в темных небесах,
быть может, навсегда
Отобразят изгиб покинутых излучин.
Венозный ток воды под тонким слоем льда,
Как оттиск на стекле,
вморозив в тяжесть тучи.

А в стынущем дому стареет человек,
Все реже в чутких снах его душа летает,
И сеть морщин ветвит ладонь, как дельты рек,
Но иней на окне под ней почти не тает.

Что проку говорить о памяти людской,
Когда к печной трубе навек прильнула вьюга,
Когда полярный день обрел себе покой
В ином краю земли, от Заполярья к югу.
Там, в стрекоте сорок дымится полынья,
В речном парном чаду белье полощут вдовы…

К морозному стеклу ладони прислоня,
Я вот что говорю, приемля за основу:
— Прекрасно в мире все, что жило и живет,
Что будет без меня, когда меня не будет,
Беспечен краснобай, но все же он не врет,
Заученно твердя, что смерть красна на людях.

До блеска накатан проселок.
Далекие окна горят.
Верхушки заснеженных елок
Вмерзают в январский закат.
Вздохнуть бы,
Да некуда деться,
Когда переполнена грудь
До края
Ударами сердца,
Вместившего пройденный путь.
Где рядом —
Несчастье и нежность.
Но все же всегда — чистота.
И вновь обретая надежду,
Свой путь продолжает мечта.
И слышится скрип караульный
Вдоль стен снеговой тишины.
Мороз
Тетивой новолунья
Стянул хворостину луны.

Хрустящий воздух розового цвета.
В березняке стеклянная заря.
И только души звонниц отогреты
Чуть видимым дыханьем воронья.
Пока тропу под стенами Софии
Прокладывает увалень-рассвет,
Благословенны изморозь и иней
Сиятельным явлением на свет,
Сияющим сошествием на кровли,
Резным и резким сверком верховым…
Над Вологдой,
Как над большим подворьем,
Столбами небо подпирает дым.
Высокий купол северных морозов.
Классические формы января,
Где скрип ворот,
И узкий визг полозьев,
Как память детства,
Дворики хранят.
И я храню
И к сердцу принимаю
Сквозную сень карнизов навесных,
Румяный облик городских окраин,
Кустодиевский поскрип мостовых.
Но хочется поставить на ладонь
Весь городок
И протереть до блеска
(Пока заря не разожгла огонь),
И, все запомнив,
Возвратить на место,
Как матери — младенца в колыбель,
Как саженец — его судьбе древесной.
И, если можно,
Не дослушав песни,
Уйти,
То не сегодня,
Не теперь.

Весна моя!
Пора чуть слышных песен!
Твоих стволов прохладного свеченья
Касаюсь.
Да свершится облученье
Лучами сосен и молчаньем леса.

Почти за неделю до срока
На лед проступила вода.
Шурша прошлогодней осокой,
Гуляют грачи у пруда.

Еще не осели сугробы,
Но легкий парок над крыльцом
Как шепот над ухом:
Попробуй
Подставить под солнце лицо.

И вот уже веточки вербы —
Как бы продолженье лучей.
И не от такого ли неба
Оттенок на крыльях грачей!

Весь день
Петушиное пенье,
Весь день под окном толчея
Капели…
И сердца биенье
В такт сердцебиенью ручья.

Ручьи под снегами пробили дорогу,
Фонтанами в небо ударили струи
Стволов серебристых,
Сбегающих к Волге…
Останься на склонах
Настраивать струны
Березовых веток
И трав прошлогодних.
Для песен дана нам
Не эта весна ли!
Ты видишь:
Апрель — голодранец и плотник —
Наш старенький дом оплетает лесами
Капелей,
Пронизанных ветром и солнцем.

Есть радость испуга.
Иголка из рук —
Подобна летящей с карниза сосульке.
Последствие звука нежданного —
Звук
Падения на пол иголки и шпульки.

Вот так и замри с ослабевшей рукой.
Такой и запомнись. Впервые за зиму
Забывшая о рукодельной корзине,
Замри,
Как и я замирал над строкой.

Так полуулыбка,
Не зная зачем,
Вдруг высветит помолодевшие губы…
Сверкают пылинки в наклонном луче,
Как блики
На бронзовых горнах и трубах.

По улочке,
А там,
За поворотом,
Брандмауер в разводах сквозняка,
Где львиная головка на воротах
От инея как морда у щенка
Немыслимо загадочной породы.
И так
По узкой улочке
Туда,
Где влага и морозная погода
Связали шерстяные провода,
Как музыки классической оттенки
Связали нас порукой круговой.
Спеши!
Покуда свет люминесцентный
Сияет у тебя над головой,
Пока на парашютах снегопада
Повисли хлопья —
Бабочки почти.
Не говори…
Не обнимай…
Не надо…
Такой сегодня теплый снег летит.
И вновь.
Как в лифте,
В комнате без света,
Где наши тени объединены
Размеренным движеньем тишины
К земле
И от земли движеньем веток.
И вновь,
Как в лифте…
Молча у окна…
По восходящей…
До оцепененья…
Какой безумец властью облекал
Свиданий наших редкие мгновенья
Продлять до верхних этажей зимы,
Где раздраженье порождает вьюга.

Мы слишком безнадежно влюблены.
Мы слишком не подходим друг для друга.

Верховым огоньком
Пролетает пушистый зверек,
Что так щедро усеял
Сугробы чешуйками шишек.
Где-то булькнула капля,
Как будто в пустой пузырек
Из капельницы леса
Упало целебное «Тише…».
Как спокойное сердце,
Малиновый дятел стучит,
Снегириными ветками
Мягко качает орешник.
…Хвойной лапой меня
Осени,
Если вновь излечим
Тот недуг,
Что роднит
Человека,
Дупло
И скворечник.
Если имя ему —
Ожиданье того, кто придет…
И не важно гортани —
Звереныша петь или птицу.
Осени,
Как любовь
Осеняет весной перелет
Журавлиной,
Лебяжьей
Иль просто грачиной станицы.
Оседают сугробы.
Глухарь подметает тока,
На столешницах пней
Закипает весеннее сусло.
И уже не понять,
То лучи иль стволы сосняка,
Где и жить еще музам,
И что есть на свете — Искусство.

Ты закрыла под солнце глаза,
Ты стоишь у ольхи.
Как прекрасны вы обе
И неуловимо похожи.
Осторожно, прохожий!
В такие минуты, быть может,
Зарождается музыка
И возникают стихи.

Ночью ветер раскачивал дым,
Выгибал и закручивал в кольца.
И казалось: до дальней звезды
Ближе,
чем от крыльца до колодца.
Так высоко снега улеглись,
Что пространство
меж небом и настом
Сократилось,
Но это пространство
Лишь сближало звезду и карниз,
Где за трешницу в месяц чердак
Снят был в качестве зимней квартиры.
Голубым из окошка светило,
Оживляя ночами сквозняк.
Слава богу, порядок вещей
Неизменен был как беспорядок…
Там бессмертник и пара хвощей
Сохли в томике вместо закладок.
Там достоинство черновиков
Завышало значенье тетрадок…
Только вспомню —
И мир пустяков
Снова недосягаемо сладок.
Никогда —
Ни потом,
Ни теперь —
Так восторженно сердце не билось.
Я сейчас принимаю, как милость,
Что само барабанило в дверь,
Отвергая хозяйский совет,
И советы в конвертах от мамы…
Трепетала оконная рама
И душа восемнадцати лет.