Юрий Уваров - Ковернинские сосны

Мне счастливо везло той зимой
На бессонницу и невезенье
В состояние возраста
«Зелень»,
Но зато
Меж землей и звездой.

Высокий холод.
Лунные холмы.
Смирись, гордыня,
Пробудись, волненье.
Равнинной вьюги низовое пенье
Сменила ночь на тишину зимы.
В лесопосадках распустился иней.
Вновь скрипнула звезда
Под каблучком
Моей
Когда-то навсегда любимой
(С которой был тогда я незнаком).
По тропке
Между юностью и детством,
Из памяти,
Из тех далеких дней
Труси́т любовь
Фигуркой неуместной
На расстоянье нежности
За ней.
Оглянемся.
Он никогда не сможет
Приблизиться на эти двадцать лет.
Мороз высокой телеграфной дрожью
Сшибает с проводов пушистый свет.
И вздрагивает мальчик неуклюжий.
И дрожь его
Передается мне.
Как хорошо,
Что я ему не нужен,
…Но мы с тобой —
Как тени на стене,
Как тени на окне,
Как на экране,
Где ревность крутит взрослое кино.
Пройдут года.
Залечит сердце раны.
За встречу
Двое разольют вино,
Поговорят.
И женщина с надеждой
Посетует на мужа и семью…

В программе Пушкин.
Пятый класс в бреду:
«Я Вас любил,
Так искренне,
Так нежно…»

На столе облетает букет.
Все темнее листва на березах.
Мимолетные майские грозы
Обрывают в садах пустоцвет.

Он летит на окрестные дачи,
Белым крапом усеял газон.
Как скворца
Оперением брачным,
Обметало с утра чернозем.

И опять я не верю в забвенье.
Где упали зерно и капель —
Над землей,
На стеблях испаренья
Распустилась чуть видная трель.

Это для невелички-подруги
Жаворонок,
Схватив на лету
Песни всех родников по округе,
Разучил и поднял в высоту.

Что же мне остается,
Родная,
Если птицы над полем и сад,
Дрожью жизни
Простор наполняя,
Все о той же любви говорят.

Прекрасно быть любимым
И любить.
Вино и хлеб с товарищем делить
И песни петь за чашей круговою.
Но если б это все звалось судьбою,
В которой места нет ничтожной боли —
Избавь меня!
Я не хочу так жить!

Какие тайны зеркало хранит,
Когда в него заглядывает полночь?..
Есть женщина,
Которая не спит
(Как жаль, что ты ее почти не помнишь),
И долго,
Молча,
Смотрит в никуда…
Бессонница.
Не зажигаю света.
— Где и когда? — шепчу,
Но нет ответа,
Лишь только эхо в памяти!
Беда…
Какая мука!
Вновь:
— Когда и где?..
(Нет ничего страшней, чем неизвестность).
Лишь только эхо в памяти:
«К беде…»
Так явственно,
Как бы на всю окрестность.
И ты уже не можешь объяснить
Нахлынувшую смутную тревогу.
Как путник в чаще ищущий дорогу,
Или тропинку,
Иль хотя бы нить,
Иль проблеск малый,
Искру,
Светляка,
Что движет мыслью и ведет сознанье.
Но этот миг за гранью пониманья.
Дрожит на выключателе рука.
Невыносимо!
В зеркале темно.
В ночной оправе
Глубина и Вечность.
Пошатываясь,
Будто от болезни,
Найти на ощупь и раскрыть окно.
За ним звезда высокая горит,
Одна,
Как будто мной она хранима.
Как далеко!
И я даю ей имя:
«Та женщина, которая не спит».

Ложится снег на длинные ресницы.
Так холодно,
Когда высокий свет
В глазах души не смеет отразиться,
Да и сама душа теряет след
От врат Никорацминды
До равнины,
Где ночью
Тайно
Проходили Вы.
С вершин гранитных — снежною лавиной,
Волной свинцовой — в парапет Невы.
О Грузия!
Чьих ты ступней касалась…
Чей след твои дороги озарил…
Дай мне набраться смелости и сил
Пройти путем,
Где тень ее пласталась,
Где месяцу сопутствует заря…
Благослови! Еще жива надежда.
Над вечностью не властвует, как прежде,
Перекидной листок календаря.

Уходят годы.
Как ты ни гляди,
Но с каждым часом все трудней привыкнуть
К тому,
Что время обрывает нити
Меж гордостью и страстью.
Вновь один.
Один.
А рядом дышит тишина.
Туманит окна робкое дыханье.
Заря на грани ночи затухает,
И ты опять пьянеешь без вина.
Тогда приходит женщина одна
В негромком платье
Цвета старой бронзы.
Любуйся ей,
Как виноградной гроздью,
Когда она сквозь листья чуть видна,
Омытая задумчивым дождем…
Смотри:
Он и сейчас идет на запад,
Шурша в траве по склону тихим крапом.
О чем молчишь ты,
И чего мы ждем,
Каких необъяснимых потрясений?
Опять твоя прохладная рука
От глаз моих закрыла облака
Одним движеньем
При звезде осенней.

Родная!
Молчаньем не мучай.
Так долго к тебе я спешил…
Царапают низкие тучи
Гранитные ребра вершин.
На заиндевелых деревьях
Лохмотья прошедшей пурги.
Я, может, впервые поверил,
Что есть у молчанья враги:
Любовь,
Нетерпенье
И ревность.
Закрыли дороги снега.
Сегодня в замкнутые двери
Стучатся три робких врага:
— Ты любишь ли… — сердце стучится.
— Ты любишь ли… — просят глаза.
— Ты любишь?
Так дальше нельзя.
Что может меж нами случиться?
И вновь над глухим перевалом
Пурга вперемежку с дождем.
Я душу свою открываю,
Покрытую снегом и льдом.
Родная!
Не мучай молчаньем,
Хотя бы огонь засвети.
Пусть все,
Что узнал я вначале,
Не ждет в окончанье пути.

Крылом волну задел
Утиный перелет.
Опять поет гудок
Протяжно о разлуке.
Речной вокзал,
Ноябрь,
Отходит пароход,
И мы в последний раз
Соединяем руки.
Ну что ж,
Любовь моя,
Прости и ты меня.
Верша прощальный круг,
Тридцатый год уходит.
На волжских пристанях
Подняли якоря,
И к нашей подошел
Буксирный пароходик.
Тяжелая вода
Трамбует берега,
На дальние пески
Под утро ляжет иней.
За Волгой облака,
Как снежная шуга,
Стирают синеву
Горизонтальных линий.
Уже не различить,
Что будет впереди,
За кормовым огнем
Шипит и гаснет пена…
Как руки от лица,
От сердца отведи
Все то,
К чему душа
Привыкла постепенно.
Еще звучит гудок
Сквозь сумерки.
— Внемли…
Замкнуло время круг
Над холодом затона.
Как непосилен груз
Отвергнутой любви!
Смени его на грусть
Любви неразделенной.

Кружили птицы тяжело
Над безголосой колокольней.
Я помню мокрое село
И контур лодки на приколе.
Была высокая вода,
Неделю с юга моросило,
И нам
Недоставало силы,
Чтобы расстаться навсегда.
Лишь в запотевшее окно
Глядеть,
Не глядя друг на друга…
Но, отраженные стеклом,
Себя мы видели в испуге.
О, этот взгляд со стороны,
Растерянный
И чуть печальный,
Нам больше рассказал, чем мы
Могли сказать своим молчаньем.
Смотри, они уйдут сейчас,
Их смоют капли дождевые.
Еще вдвоем,
Уже чужие
И так похожие на нас.