Михаил Армалинский - Чтоб знали! Избранное (сборник)

И то же самое с Карен. Вспоминаю её поступочки, привычечки и думаю – как это я мог не видеть её подлую суть, гнилую душу, фальшивые слёзы и улыбки? Две мои самые большие Любови оказались унизительными и ничтожными по своей сути, хоть и по-разному, но обе омерзительны. Неужели так и не повстречаются мне женщины, у которых будет не либо душа, либо тело, а и тело и душа?

Рина намеревается не возвращаться, хочет заниматься живописью и добиться статуса беженца, что в её положении весьма трудно. Картины, которые она привезла, не лишены привлекательности, но мне трудно представить, как можно ими и им подобными завоевать Нью-Йорк. Пусть пробивается. Я дал ей пятьсот долларов, у неё своих около шестисот, за квартиру платить не надо, жратвы я ей недели на две накупил – на первых порах хватит, если не шиковать. Но у неё на одни только сигареты должно уходить не менее сотни в месяц.

Б.

Был первый суд, где судья назначил временные алименты в три раза меньше, чем просил адвокат Карен. Но любая сумма – абсолютно несправедлива, потому что Карен может зарабатывать деньги и содержать себя будучи официанткой, кем она и будет до конца своей жизни по своим душевным качествам, несмотря ни на какие дипломы. И денег у нас общих нет, потому что я не только не сделал денег за время женитьбы, а свои сбережения на нашу жизнь тратил.

Я, конечно, зол, тем более что мой адвокат не сказал судье того, что я требовал сказать, ибо Карен в своих показаниях лгала, что я ей никаких денег не оставил. Я уволил своего адвоката и нанял другого. Дура, я бы ей заплатил больше добром, если бы она не требовала, да ещё через адвоката. Со мной говорить лично она отказывалась, потому что сразу начинала реветь и беситься.

Ну вот тебе ещё сведения, которые помогут тебе понять, почему я вышел из «идеального брака».

Многое в характере человека, как известно, объясняется влиянием семьи, генетическим и воспитательным. Привожу фактики, к которым я до недавнего времени заставлял себя относиться снисходительно как к незначительным. Суди сам.

Вся её семья помешана на говне и пер деже. Когда они собирались на семейное торжество с ночёвкой, например, на Рождество, утром, после посещения уборной, брат Карен, красноречиво разводя руки, как рыболов, показывающий размер выловленной рыбы, под общий громкий поощряющий хохот демонстрировал размер куска, который он только что выкакал. Как и рыболов, он явно преувеличивал, но мужик он здоровый, рослый, и я допускаю, что он был близок к истине.

В детстве брат издевался над сёстрами таким способом: напердит под одеяло и потом суёт под него то одну, то другую. Однажды Карен не выдержала вони и наблевала под одеялом, что вовсе не улучшило атмосферного окружения.

Сестра Карен при всех семейных сборищах пердела с громкостью, заглушающей общий удовлетворённый гогот. А потом с притворным отвращением на лице комментировала степень вонючести витающих над всеми газов.

Однажды она пёрднула и чихнула одновременно, причём с такой силой, что сделала сальто. Это – шутка, но ниже опять серьёзно.

Одна из любимых историй сестры – как она пошла в туалет и, подтираясь, незаметно для себя проткнула своим длинным наманикюренным ногтем туалетную бумагу и зачерпнула под ноготь дерьма. А потом, вернувшись на совещание, с которого удалилась, она дерьмовым пальцем стала водить по тексту перед носом своего начальника.

Разговоры о запорах и газах были самыми волнующими и животрепещущими, поскольку все члены семьи исправно страдали ими. Впрочем, слово «страдали» здесь будет не вполне уместно, ибо «страдания» эти явно приносили наслаждение. Когда же количество дней запора начинало превышать четыре, нехотя принималось слабительное.

Брат Карен неоднократно ломал унитаз, усаживаясь на него. Как это он умудрялся сделать – я до сих пор не понимаю. Я могу только предположить, что он не садился на него, а нетерпеливо грохался задницей, а при его весе в 200 кг это могло оказаться невыносимым для нежного фаянса.

Братец любил рассказывать всем о своих шутках, которые он проделывал над своею милою женой, родившей ему троих сыновей одного за другим. Так, на День Матери он широким жестом дал жене пять долларов и сказал, чтобы она пошла и купила себе цветов.

Самой его любимой шуткой была следующая. Брат установил в своём доме регулятор температуры, который мог контролировать время включения и отключения отопительной системы. Дело было холодной зимой, и жена заметила, не ведая о сути такого регулятора, что утром, когда мужу время вставать на работу, отопление включается на полную мощь и завтрак проходит в тепле, семейном и воздушном. Но стоит только закрыться двери за мужем, как отопление отключается и температура в доме поддерживается чуть выше той, при которой пришлось бы надевать пальто. К концу дня, перед приходом мужа с работы, с отопительной системой что-то происходит и она начинает опять работать в полную силу. К моменту, когда заботливый муж открывает дверь, дом дышит в него теплом.

Только через несколько дней, заметив цикличность климата, жена поняла, что здесь что-то кроется, и муж ей со смехом поведал секрет установленного им режима регулятора. Всё это было преподнесено как презабавная шутка, на которую жена и малые дети отреагировали не смехом, а простудой. Целью же этого предприятия была экономия денег на обогрев дома. Жена братца покорно улыбалась этим шуткам, но было видно, что ей невесело.

Ну, и ещё один эпизодец. Братан взял напрокат смокинг, чтобы явиться в нём на свадьбу сестры. Свадьба была в субботу, а смокинг нужно было возвращать в понедельник. В воскресенье брат одел смокинг и пошёл стричь траву вокруг своего дома. Причина? «За смокинг всё равно уплачено, так я уж его использую до упора». Это тоже воспринималось семьёй как необыкновенно весёлая шутка.

Всё это отпечаталось на характере Карен. Женщина, копящая в себе дерьмо, могущая терпеть днями, находя в этом удовольствие, оказалась копящей свои дерьмовые чувства, не изъявляя их до того момента, когда сдерживать их уже больше физически невозможно. Поэтому она всегда пребывала на людях с тебе известной наклеенной улыбкой, а дома впадала в депрессию.

В связи с вышеизложенным, становится вполне естественным, что Карен постоянно пердела. Причём очень редко её пук был воздушным, без запаха, как это часто бывает у нормальных людей. Нет, каждый пук был у неё злостно вонюч. Пёрднет и обязательно раздумчиво скажет: что же я такое ела? Надо, мол, перестать есть это или то. Каждый вечер она рассказывала мне, как, находясь с кем-либо в лифте или в машине или разговаривая с преподавателем, она испортила воздух и умирала со стыда.