Юлия Мамочева - Отпечатки затертых литер

Союза не стало, как было с Российской державой…
Но разве порвешь в подсознание вросшую связь?!
Эпохи уходят. Но образ березки кудрявой
Никто не вобьет сапогом в придорожную грязь!

Никто не растопчет чарующих бликов заката,
Но будут пороки закатным огнем сожжены.
Страдалица — Русь! Твое имя — как Библия, свято.
А ты — как заветы ее, не имеешь цены.

Вьюги дико огромного роста
Этой странной зимой.
Леденелый Васильевский остров —
Только мой, только мой.

Лазуритно-чернильное небо —
Зданий крепкая стать,
Тротуары волшебные, где бы
Мне хотелось гулять

В одиночестве вечно сакральном,
Чтоб энигма веков
Серебром проливалась сусальным
Из ночных облаков

На лицо. Ледяными губами
Чтобы месяц вздыхал,
И морозец хрустел под ногами,
Как разбитый бокал.

Сквозь соцветия лет и столетий
Будет в памяти цвесть.
Невским духом по синей планете
Слать мне добрую весть…

А когда позовешь ты однажды,
Ленинградская Русь,
Не сдержусь я: на крыльях бумажных
Хоть по ветру примчусь!..

Чтобы вновь пробежаться украдкой
По ночной мостовой,
И насквозь пропитаться загадкой,
Надышаться Невой…

Распахнется порывисто ворот,
А по лбу — холодок.
Мы с тобой повенчаны, город,
На неведомый срок!..

Пестрый мир — приглашает лишь в гости,
Ты — мой истинный дом.
А волшебный Васильевский остров
Вечно в сердце моем.

Над полями — моря голубые,
Облаковый дымок папирос.
За поселком — лесов полоса
И реки серебристая рябость.

В сотый раз — и как будто впервые,
Вижу долгие струны берез.
И опять закрываю глаза:
Не сдержать безнадежную слабость.

Деревянная ветошь сараев,
Чуть подгнившие стены домов,
Золотые вдали купола,
Деревеньки, уснувшие сладко.

К драгоценному, нищему краю
В русском теплится сердце — любовь.
Я б ему ее всю отдала…
Безвозвратно. Без слов. Без остатка.

С начала света грезил человек
О мощи всеобъемлющего знанья:
Пытливый ум за мимолетный век
Постичь стремился тайну мирозданья!

В кромешной тьме слепого естества
Окутанной безмолвием Вселенной
Для разума наградою бесценной
Науки чудный глас служил сперва.

Столетья шли, сменяя времена,
А с временами — и людские нравы.
Забвенью предавались имена,
Прославленные некогда по праву,

Чертовка-ночь околдовала мир,
Сполна народной волею владея:
Изгоем стал общественный кумир,
А гений обратился в чародея.

Во мраке скорбном разума искра
С несчастной жертвой злого заблужденья
Горела жарким пламенем костра
За глубину свободного сужденья.

Рвалась протяжным криком в вышину,
В себя вбирая праведную муку
И воспевая лишь ее одну —
Губительно прекрасную науку…

Так погибала, рассыпалась в пыль,
Едва родясь, теория живая,
Виною тех, кто самосуд вершил,
Тиарой богохульство прикрывая.

Да только смерть идее не страшна:
Над ней не властны ни костер, ни плаха!
Наступит день — и оживет она,
Как будто феникс, возродясь из праха.

И разойдется суетная тьма
В тот самый миг, когда на небосводе
Взыграет свет народного ума,
Как обелиск незыблемой свободе.

Я странник, гордо и нелепо
Хранимый мудростью веков.
Дитя безжизненного неба,
Дитя беспечных облаков.

Я вижу сквозь глухие стены,
Не веря в ценность бытия,
И ядом обжигает вены
Душа мятежная моя.

Горит, пылает свежей кровью,
Питаясь духом новых дней.
Я Ангел, сгубленный любовью,
И Демон, неподвластный ей.

Я океан, волной лазурной
От глаз сокрывший вольный брег,
Я ураган Вселенной бурной,
И мне названье — Человек.

Мне привычно о славе мечтать:
Закулисье — волненье — аншлаг…
Тянет мир бесконечный объять,
Не попавши прилюдно впросак!

Я, конечно, наивна, глупа,
Но почувствовать жажду полёт!
Чтоб моим аплодировал па
Восхищенный столичный народ…

И, признаться, желаньем горю
Воссиять негасимой звездой!
…Рассказала о нем Фонарю —
Тот полночи трунил надо мной!..

Я б хотела великою быть —
Правда, нет ни уменья, ни сил:
Кукловод не забыл оживить —
Только ноги приделать забыл.

А сверкать бы могла я вполне
Средь картавящих горе-актрис!..
Но не выйти такой полу-мне
Из-за этих злосчастных кулис.

Вы решили, красива я?
Не надейтесь — я просто в гриме.
Или сильно влияет лира,
Отблеск музы в лице храня.

Есть по духу родня — друзья;
Я реальна, наверно, с ними.
А иным до скончанья мира
Не увидеть такой меня!

Только если, быть может, в том,
Что так пылко зовут стихами:
О России, любви… О маме —
В излияньях зеленых лет.

Потому что я целиком:
И с душою, и с потрохами,
С полудетской игрой — мечтами —
Может, скверный, но все ж — поэт.

Пусть вокруг погудит толпа
Мастеров до самой развязки
Сочинять небылицы — сказки
И навешивать ярлыки.

Мне шестнадцать, и я глупа?
Господа, не сгущайте краски!
Мне не страшно — я в гриме… В маске —
А под ней у меня клыки.

В груди грохочет жар неистовый —
А ночь тиха.
Опять безумие написано
Взамен стиха!

Разочарованно-встревоженный,
Моргает свет.
Изорван в клочья с болью сложенный
Полночный бред!

Дробь отбиваю в злости нервно я —
И вот оно!
Ты входишь, томно-эфемерная,
В мое окно.

Как тень, легка, бесплотно-женственна,
А стан — высок.
Целуешь нежно и торжественно
Меня в висок.

Заре подобная, касаешься
Нестройных строф.
Проводишь пальцами по клавишам
Моих стихов.

И, прежде неприлично тленные,
Бледны, глухи, —
На всю страну, на всю Вселенную —
Звучат стихи.

А в тесноте полночной комнаты —
Гипноз, гипноз… —
Очей твоих сияют омуты
И волны кос.