Демьян Бедный - Том 4. Стихотворения 1930-1940

Фриц бормотал в бреду; «Квод лицет Йови…»
Так классицизм в него со школы врос!
Над Фрицем врач бубнил, нахмурив брови
(Пфуй, у врача какой еврейский нос!):
«Спасенье все – в переливанье крови…»
А кровь кто даст Героберу? Вопрос.
Но врач, горя к болящему любовью,
Пожертвовал своей еврейской кровью.

В больного кровь врача перелита,
Отмерена едва ль одним стаканом.
У Фрица кровь взыграла уж не та,
Чрез месяц Фриц стал крепким великаном.
Богатырем. Он с пеною у рта
Клял коммунизм и потрясал наганом
И, присягнув фашистам, в их рядах
Выл громче всех о мерзостных жидах.

И вдруг оно раскрылось… роковое…
Пропало все, фашистский весь почет!
Пронюхали шпиков каких-то двое,
Что в Фрице… кровь еврейская течет!
Фриц, несмотря на имя родовое,
От «фюрера» вдруг получил расчет.
Кровь засорив свою ужасным сором,
Со службы Фриц уволен был с позором.
Фриц… Боже мой!.. Не чистый немец он!..
Он не фашист и не чиновник боле!..
Он… может быть, уж он Израильсон…
Он, тот, кто был Геробером дотоле!..
Он… Это явь или кошмарный сон?..
Позора Фриц снести не может доле:
«Жиды, жиды за все ответ дадут!»
И Фриц бежит в тот самый институт.

В тот институт, где жизнь ему вернули.
За жертвенность свою ответил врач:
Геробер в лоб ему всадил три пули,
Он, своего спасителя палач.
Фашистский суд признал его… вину ли?!
Геробер вновь на линии удач:
Был приговор о нем, как немце чистом,
Который вновь достоин быть фашистом.

Ну, вот и все. Фриц круглым стал, как шар.
Фашистский хлеб так распирает тело.
Фриц говорит, что в рейхстаге пожар,
Конечно же, еврейское все дело,
И коммунизм – еврейский тоже дар:
«Еврейство кр-р-ровь, кр-р-ровь нашу пить хотело!»
Кровь… Как забыть о жертвенном враче?
У Фрица вновь шесть чирьев на плече!

Шестнадцать лет борьбы. Гигантские ступени.
Иная высота и горизонт иной.
Поверженных врагов уродливые тени,
Дрожа, теряются за нашею спиной.
Еще не все враги хлебнули смертной чаши,
И нам грозит напор их бешеной орды.
Но твердости полны несокрушимой наши
Победоносные ряды.

Смыкая фронт бойцов пред боевой тревогой,
Которой можно ждать в наш самый мирный день,
Наш прозорливый вождь в уверенности строгой
Ведет нас ленинской дорогой
Туда, где высится скалой крутопорогой
Подъем – семнадцатый! – на новую ступень.

Писатель я простой породы,
И простота – моя черта.
Мои стихи – сатиры, оды
Про героические годы –
Мои живые рапорта.

Я рапортую ежедневно,
Еженедельно, как могу,
И наношу я раны гневно
Непримиримому врагу.

Свалив противника ударом,
Я – не отравленный угаром –
Горжусь открыто – вот, гляди! –
Что знаки доблести недаром
Я на своей ношу груди.

Моих стихов лихая рота, –
Я с нею весело иду.
Моя газетная работа
У всех свершалась на виду.

Все, все нашло в ней отраженье:
Враждебной силы разложенье,
Ее погибель и погост, –
Уклада старого сверженье
И новой жизни буйный рост,

И власть рабочих, и комбеды,
Борьба при Ленине живом,
На боевых фронтах победы
И героизм на трудовом, –

Троцкизма труп зло-эмигрантский,
Что нами начисто отпет,
И образ Сталина гигантский
На фоне сказочных побед, –

Уклон кулацкого покроя,
Убивший дряблые сердца,
И чудеса Магнитостроя,
Всех Чудостроев без конца, –

Рост, несмотря на все уклоны,
Колхозных сел и деревень,
И укрепленье обороны,
Готовой встретить грозный день.

От заводских громад до хаты
Искал я верной колеи,
И любо мне, что в них плакаты
Со стен беседуют – мои.

Я не писал про одалисок,
Про нежных котиков и кисок, –
Рабочей формы я стилист.
Моих стихов обширный список
Мне не вместить в печатный лист.

В них были промахи, не скрою
(Впадают в дурь и мудрецы!),
Но удавалось мне порою
Давать в работе образцы.

Сквозь поэтическую давку
– Наперекор моим годам –
Иду, неся мой паспорт-справку,
Что в инвалидную отставку
Не так-то скоро я подам.

Но как бы ни был век мой краток,
Коль враг пойдет на нас стеной,
В боях, в огне жестоких схваток
Я дней и сил моих остаток
Удорожу тройной ценой.

Пусть грянут вражьи тулумбасы!
В грядущей грозной полосе,
Когда в боях столкнутся массы,
Узнает враг, кривя гримасы,
Что я – не перепел в овсе,
Что я – певец рабочей массы
И что мои огнеприпасы
Еще истрачены не все!

Колхозный слет. Плакаты. Флаги.
Стол. На столе лежат бумаги.
Докладчик речь о том ведет,
Как наш весенний сев пройдет?
Все ль подготовлено зимою,
Чтоб сев прошел без перебою
И чтоб «товарищ Урожай»
Повысил наш колхозный пай?

Ударник дома за газетой –
Он тоже полон думой этой
И даже бредит он во сне:
Все ль подготовлено к весне?

В зерне здоровом – вещь большая! –
Секрет двойного урожая.
С зерноочисткой не зевай,
Скорей машину задувай:
Машины нету благодарней,
Лишь поработай с ней ударней.
Быть надо вредным кулаком
Иль разгильдяем несерьезным,
Чтоб выезжать к полям колхозным
С плохим зерном и сорняком.

Зимою если кони в холе,
Весной они играют в поле,
И в посевные трудодни
Не знают устали они.
На клячах много не напашешь,
Кнутом без пользы только машешь.
А конь холеный что творит,
Как за уход благодарит!
Ни кнут не нужен, ни прутинка.
Преблагодарная скотинка!

Посевы ранние – по грязи.
В них с урожаем столько связи!
Всход лучше, чем земля сырей,
И – жатвы срок придет скорей.

У сеялки у рядовой
Немалый тоже козырь свой.
Ручной посев уже старинка:
То редок он, то слишком част.
Зато уж сеялка-машинка
Она оплешины не даст
И не швырнет зерна без толку.
Потом, как выйдешь на прополку
Или придет пора косить,
Так не придется голосить,
Что перепутались колосья,
Как на башке иной волосья,
А глянешь с радостным смешком:
«Как причесали гребешком!»
Хорошей сеялки награда:
Полоть, косить – одна отрада.
Поставить тракторы во фронт,
Проверить зимний их ремонт,
Все осмотреть винты и трубки,
Чтоб никакой нигде зарубки,
Пробоя, ржавого пятна.
Придет желанная весна,
На смотр машины выйдут строем.
И старики и детвора
Поднимут крик: «Ура! Ура!»
Минувший год хоть был героем,
Его мы нынче перекроем!
Вперед к зажиточной поре!
– К весне готовься в декабре!