Александр Кердан - Избранное

И что еще? – Последний разговор
Наш с дедом, пред моим отъездом в КВАПУ [4]
Сметанник произнес, вдруг снявши шляпу,
Своей судьбе суровый приговор:
– Мы все на белом свете – комиссары,
Полпреды добрых или черных сил…
А я, выходит так, партиец старый,
Не знаю, век прожив, кому служил!

Еще война к нам не стучится в двери,
Хотя ее дыханье все ясней.
И будущие страшные потери
Уже судьбою видятся моей.
Ведь у соседей – там давно стреляют,
И средь развалин, в зареве огня,
Там ненависть на части разделяет
Не Родину, а самого меня.
И целит в душу, чтобы наповал…
Поскольку я – интернационал!

Так получилось по судьбы капризу,
Что белорусы есть в моей родне.
Но в Минск лететь мне требуется виза,
А кто теперь закажет визу мне?
Есть в жилах и Полтавщины частица
(Но ведь не вся она, а только часть!),
И Украина стала заграницей —
На землю предков не смогу попасть!
Осталась Русь одна…
Она лелеет
Всех у груди доверчивой своей…
Но дух погромов черным стягом реет
И на земле отеческой моей.
…А я ведь жил, надеялся и верил,
Что боль и радость – все приемлю с ней…
Еще война к нам не стучится в двери,
Хотя ее дыханье все ясней.

Есть праздник, день особый для меня.
Торжественнее я не знаю дня.
Его всегда средь прочих отличал
И, сам не воевавший, отмечал
Девятое, победное число,
Что в мае человечество спасло
От страха, от увечий и смертей.
А мне еще дало – учителей!

Один – на фронт мальчишкой убежал.
Другой – в окопе под Москвой лежал…
А третий – подо Мгою воевал
И Совинформбюро критиковал,
За что потом познал лесоповал!
Но был еще учитель…
Я о нем
Почти забыл на поприще своем,
Ведь он-то – физик сроду – лирик я,
И физика – планида не моя.
Но вот узнал: девятое число,
То самое, что мир для нас спасло,
Его из этой жизни унесло…
И некролог – сухих десяток строк —
Поведал то, что физик сам не смог.
Что он – солдат великой той войны
И восемь лет не ведал тишины…

…Локтями мерил матушку-Расею,
Под Кенигсбергом дал врагу по шее,
А после полоскал портянки в Шпрее.
На Сахалине табачок курил
И кровь свою пролил за юг Курил…
Тех самых, что почти уже не наши,
Их променять теперь на миску каши,
На дружбу и соседское «банзай»
Готовы мы…
Все, кто не против – за!..
А физик наш об этом не узнает…
Уж год как полновластный он хозяин
Куска земли размером два на метр
На городском разросшемся погосте…
Ученики к нему не ходят в гости.
И счастлив тишину познавший мэтр.

Но и не это даже в сердце – гвоздь
(Поскольку каждый – под Луною – гость).
Меня совсем иное научило:
Не разу орденов не нацепил он
И ни моим ровесникам, ни мне
Не вымолвил ни слова о войне…

Как будто знал – признанья бесполезны
Для тех, кто не стоял у края бездны.
Для тех же, кто туда смотрел сквозь страх,
Наверно, правда, проку нет в словах…

Вот дослужился – никому не нужен!
Судьба взяла и посадила в лужу —
Вдруг безработным я стал с размаху…
Хоть плачь, хоть смейся, хоть рви рубаху,
Как в бой идущий матрос тельняшку…
Где оступился, в чем дал промашку?
Считал Отчизне себя полезным.
Итог служенья – одни болезни!
А вот машины и дачи нету…
Но к офицерской карьере это
Все ж отношения не имеет.
А кто имеет? – Тот, кто умеет…
Кто был безмолвен, кто был послушен,
Всегда – при деле, всегда тот нужен!
Забыв про многолетнюю апатию,
По штабу заметалась политбратия.
Язык на плече —
Профессиональный атрибут с шершавой
кожей…
И легче всех тому, кто был – ничем.
Никчемным был и быть иным – не может!
«Тот станет всем»… – «Интернационал»
Так утешал.
И надо же, утешил…
Кто был – ничем, при новой власти стал,
Кем был вчера…
Да, с этим, ставшим, леший!
Я о других, о тех, кто – за кормой,
Кто службы нес нелегкую поклажу.
Ведь со своею тощею сумой
Был комиссар и нищим – непродажен…
…Ты сажею не вымажешь его,
Эпоха, и навеки не ославишь
И королем раздетым не представишь,
Как ни крути, полпреда своего!
Поскольку день вчерашний – все же день,
И полночь нынче – не светлее утра.
И тот, кто тень наводит на плетень, —
Тот никогда не поступает мудро.
В колодах судеб жизнь тасует масть,
Но – честен присягающий однажды!
Ведь родина, она – одна, как мать.
И это с малолетства знает каждый.
Так не бывает, чтоб в родном дому
Ты сделался не нужен никому!
Быть может, просто мир вокруг завьюжен
И не увидишь дружеской руки…
Я жив еще! И я кому-то нужен,
Всем собственным сомненьям вопреки.
Я жив еще, пока душой нестарой
Себя не забываю – комиссаром.
Поскольку все на белом свете мы —
Полпреды двух начал – добра и тьмы.
Служить добру, идти дорогой звездной —
Всегда – не рано, никогда не поздно.

Блистательные замыслы лелея,
С бессонницею ладить не умея,
Затеял я поэму о любви…
И что мне откровения кого-то?
Охота, лишь когда двоим охота
И хмель весенний буйствует в крови.
А что любовь? Ужели только в книжках
Она – удел мечтательных мальчишек
И девочек, спешивших повзрослеть?
А в жизни – только выдумка за этим,
Чтоб в результате появлялись дети,
И «полюбить» – синоним «захотеть»?
А «полюбить навек» – синоним «очень»…

Но жизнь людская той любви короче,
Что настоящей принято считать!
Ведь полюбить – не то, что печь оладьи,
Тут речь идет о самом главном ладе,
Когда ты пред самим собой – не тать
И пред людьми и Господом безгрешен…
И чудятся мне косточки черешен
У той дуэльной памятной черты…
И что душе чужие откровенья,
Когда и смерть не будет избавленьем
От покорившей сердце красоты!
И что душе?..
Да, видно, все же надо
Для постиженья смысла или лада
Чужой мундир напялить на себя,
Принять совсем немодную личину
(Сейчас, коль офицер, то – не мужчина…),
В герое антипода возлюбя,
Завоевать презрение потомков…
Пуститься смело в путь по грани тонкой,
Когда и честь, и совесть на кону…
Ну что же, с тем, перекрестясь, начну.