Александр Кердан - Избранное

Еще я сам не ведаю начала.
Еще при родах мама не кричала.
Еще мой пращур не посеял нас…
Еще земля планетою не стала,
Но, я уверен, даже в этот час
Была Любовь
рассеянна во мраке,
Она сводила звезды в зодиаке
И Божьею улыбкою зажглась.
Была Любовь.
Иначе бы откуда
Протуберанцев плазменное чудо —
Явилось Солнце, оживляя тьму,
Все подчинив свеченью своему?
Откуда бы луга зазеленели,
И ящеры бронею зазвенели,
И влагой заплескался океан?
И, в свой черед, средь прочих
тварей Божьих
Возникла та, что на Него похожа,
И был иной виток развитью дан.

Была Любовь
опредь Адама с Евой
И памятного яблочка, что с древа
Их якобы попутал змей сорвать…
Была Любовь. Она уже витала…
Я сам еще не ведаю начала.
Но, может, так и надо начинать.

Завязка у поэмы очевидна:
Два мужика и одному завидно,
Что у другого – милая жена.
Красавица бесценная, она —
Ему совсем не пара…
Это мненье
Не подлежит, наверное, сомненью.
(Хоть в мире все сомненью подлежит!)
Но здесь – иное. Геккерн тут вмешался
И на крючок истории попался:
В России в бедах всех виновен…МИД!
По крайней мере «Память» [5] так решила б.
И все грехи лукавому пришила,
Ведь шила-то в мешке не утаишь.
Мы разобраться в истине сумеем,
Нам наплевать, что Геккерн был евреем
И «голубым» вдобавок, но…
Шалишь!
Сейчас приличней «голубым» назваться,
Только б под красным стягом не остаться.
И под фашизма знамя не попасть…
Из Сциллы пасти да в Харибды пасть!

Все это – мифы, равнозначно – сказки,
Но есть иная версия завязки.
Один из них – мессия и поэт,
Второй – бездарность со смазливой рожей.
И пусть при эполетах он, но все же,
Хоть звездами осыпь, таланта нет
(Иль неизвестен нам, по крайней мере…).
И вот уже вам – Моцарт и Сальери.
И можно прогнозировать итог,
Который не предвидит даже Бог.

Но я завязку завяжу иначе.
А вдруг – любовь повинна тут?
Что значит
В любви людской и зависть, и талант?
А вдруг – совсем не светский флирт все это?
Что значит, что она – жена Поэта,
А воздыхатель – просто дилетант?
Кто право дал его судить за что-то,
Коль он влюбился вовсе без расчета,
Хотя и офицер, а не пиит?..
Я сам в любви своей – космополит
(На простынях мы все – космополиты:
Поэты, диссиденты, замполиты,
И даже в рясе – добрый херувим —
И тот в любви не может быть иным)…
Ах, я безумца в страсти понимаю,
Когда я стан девичий обнимаю,
И убеждаюсь в те мгновенья я:
Там, где любовь, там родина моя!
…И кажется, душа не из железа,
А из железа все, что за душой…
И мнится мне, что в шкуре я чужой
Был в прежней жизни не собой – Дантесом.

Я в прежней жизни, верно, был Дантесом
(Чтобы платил по счету в этой я…).
В России, пусть ты – не поэт – повеса,
Уже, считай, что мальчик для битья.
А если, грешным делом, иностранец
(Но Пушкин-то, меня простите, кто?),
То первую красавицу на танец
Ты пригласить не смеешь ни за что!
В сужденье этом повод есть для спора,
Ведь лад французский вечно здесь в чести.
Но русофильство, грозное, как порох,
Держава держит про запас, в горсти.
От лавочника до премьер-министра
Следы его найдутся без труда…
Нужна лишь искра, маленькая искра!
И что тогда? – Увидишь, что тогда…
Здесь страшен бунт бессмысленный,
кровавый,
В котором никому не будет славы
И не достичь победы никогда,
Пока в сердцах безумствует вражда,
И баррикадой делятся держава,
Знакомый город, двор отсель досель
И часто даже брачная постель…

Ужели снова загорится пламя,
Чтоб все опять до основанья снесть?

Но мы своим умом богаты сами,
У нас на все свое сужденье есть!
Нас «Искрами» теперь не запугаешь,
Цена у искр уже совсем другая.
В валюте, с добрым дядей посреди…
Он скажет нам, что ждет нас впереди.
Поскольку, в оправдание прогресса,
Мы – сфера закордонных интересов,
С любой из наших домородных бед,
Где президент со спикером в раздоре,
И не понятно, кто мудрее в споре,
Где и Совет Верховный, как комбед!
А дядя Сэм, от умиленья тая,
Страной нас недоразвитой считая,
Пришлет кусочек мыла к Рождеству
И пожеланья искренние, чтобы
Мы магазины называли «шопы»…
Что и осталось нам, по существу.

К чему об этом речь веду в поэме?
Устав, как все, от распрей и полемик,
Я все ж не в силах одолеть в себе
Любовь к гробам отеческим и к дыму,
Что связывает нас, как пуповина,
С Отчизною неласковой.
В судьбе
Моей полынный дым приятен…
И пусть на солнце нашем столько пятен,
Что и не сосчитать без ЭВМ.
Оно – мое!
И как бы не назвали
России дым – отеческие дали
Я не продам вовек и не проем,
И променять на жвачку не намерен,
Хоть добрый дядя в этом и уверен.
Он поддержать, как пионер, готов
Правление любое и блокаду
И шелестом дензнаков, и прикладом,
И нотами сиятельных послов,
На радиоизвестия – цензурой,
И на прилавках – поп-макулатурой,
И суррогат-продукцией – кино…
Кампания продумана давно,
Как хорошо написанная пьеса,
Еще тогда, когда я был Дантесом,
А не пиитом, как теперь пришлось…

И потому, должно быть, обошлось,
Была мне ссылка за дуэль расплатой,
Но ведь не на Кавказ и не в солдаты.
Туда, где горы, где всегда пальба,
И месть за месть, и вечная борьба
Во время наше и во время оно…
Там под ислама ветхие знамена
Иль под хоругви древние Христа
Встают мужчины, позабыв о женах,
И, будто в допотопные лета,
Уже им проще брать булатом злато
И жен чужих, в чужих домах распятых
Перед глазами связанных мужей.
Уже им легче убивать невинных,
Чем к Господу на суд идти с повинной,
Которой всем не миновать уже…
Меня война покуда миновала.
Не пал я на афганских перевалах
И в дни резни, продолженной у нас,
Когда Афганистаном стал Кавказ.
Я не убит еще на радость всем:
Политикам, издателям, блудницам…
Но – не спешите.
Рано веселиться…
Уже мне скоро стукнет тридцать семь.
И пусть не на Кавказе, не в Кабуле,
Моя давно уже отлита пуля.
А повод будет найден без труда:
Послать туда, неведомо куда,
Чтоб врезал правду-матку я о жизни
И чтоб нашелся вовремя указ
О том, что мной написанный рассказ —
Есть клевета на милую Отчизну
Иль на того, кто выше всяких правд
(И потому не может быть не прав)…
Зачтутся в деле также три доноса
По, так сказать, любовному вопросу
(Шерше ля фам, точнее, се ля ви…)
О том, что я – космополит в любви,
В постели не за этих, не за тех,
А лишь за демократию утех…
(Там слыть вполне пристойно демократом,
Пока все поднимаешь без домкрата.
И не страшат тебя ни съезд, ни путч,
Покуда ты желанием могуч…)
А что за этим? Ясно – я виновен.
К штыку перо не приравнять иное.
И остается: завязать глаза…
Но, может, не вести о мрачном речи?
Иных уж нет, а мы – еще далече
От той команды: «Пли!»
Я лично – «за»!
И верю: повод есть для оптимизма…
Еще не отошли от коммунизма,
Ну, а капитализм – когда дойдем?
Мы тему интереснее найдем.