Александр Кердан - Избранное

…Чуть не забыл, ведь я же был Дантесом.
И слыл влюбленным «по уши» в нее…
Творенье Божье иль уловка беса —
Нечаянное счастие мое?

О, как мы с нею радовали тьму
Слепыми поцелуями и дрожью,
Что выше клятв наивных, полных ложью,
Что выше слов…
Зачем и почему
Тьма так спешит скорее стать рассветом,
Раскаяньем сплетенье наших рук?
Сюжет провинциальный, но на это
Мне сетовать, ей-богу, недосуг:
Провинция – любви моей столица.
В столицах извели любовь давно
На браки по расчету…
Там жениться —
«Прописке на жилплощади» равно.
А если уж с безродным породниться,
То это – мексиканское кино!
И я, признаться, грешен:
В ностальгии
По женщине, которой рядом нет,
«Марии» преснопамятный сюжет
Урывками смотрел, пока другие
Меня не поманили имена.
Но в этом «Санта-Барбары» вина.
А в целом виновата мелодрама:
– Онегин, я другому отдана, —
Не часто так сейчас вещают дамы…
Ну что ж, пришли иные времена.
Я их судить не вправе и не волен,
Вакансией Онегина доволен.

Чудесней чуда женщины в России,
А около нее – еще чудней!
В Варшаве и в Париже иже с ней
Давно уже не водятся такие.
(Я, к слову, сам в Париже не бывал,
Для встреч предпочитая сеновал…)

Какие ласки на духмяном сене,
Когда от комарья вам нет спасенья
И от стеблей, что колют невпопад,
То в спину ей, то вам, простите, в зад…
Но искупленьем этих всех уколов
Во все, что, я страшусь заметить, голо,
Но не смущает ни ее, ни вас,
Здесь любят, будто бы в последний раз.

А в первый?.. Мы в любви так неумелы,
Но ведь не в технике же секса дело,
А в том, какие комплексы в тебе…
Мужчинами становятся в борьбе
С самой природой, с похотью начальной
Пред красотою женской, гениальной…

Томясь одним желанием постичь
Всю глубину различий, данных Богом,
Мальчишками мы в щелочку убого
Ее выслеживали, словно дичь.
Спросить не смея маму и отца,
На улице внимали анекдотам…
Про «это» слышал что-то от кого-то —
Был путь познанья пройден до конца.
Когда же приводили под венец
Девчонок тех, которых в жены брали,
То о любви ничуть не больше знали,
Чем в щелку наблюдающий юнец…

А дальше все зависит от удачи…
Смешно и стыдно.
Так или иначе,
Уже ступенька преодолена.
Не девочка она, но не жена,
Уже с тобою связана порукой…
И учатся быть трепетными руки,
И губы произносят имена,
Порой не те, что мы хотели слышать.
Но в первый раз жена дается свыше,
Какая б ни была за то цена.

Мне повезло – я был воспитан мамой
(В какой из жизней – не понять теперь…),
И рвущийся из подсознанья зверь
В подкорку загоняем был упрямо
Моральными сужденьями о том,
Что неприлично все ж крутить хвостом.
Что до сих пор на белом свете есть
Понятия такие: долг и честь.
И что пристало так же жить сейчас,
Как жили предки сто веков до нас,
Из первобытного изыдя леса,
Еще тогда, когда я был Дантесом…

Когда мне пофартило, повезло
Влюбился я всему и вся назло
В ту женщину, которой дорожу я,
Забыв, что полюбил жену чужую.
Космополит в любви, наивно рад,
Забыл о том, что сам давно «рогат»
И письмами подметными испытан,
Пред подлостью мне близких беззащитен,
Как перед Конституцией судья,
Вакансией Онегина доволен,
Я не судим пребуду, не судя
Других за то, что выше нашей воли.
В конце уже мерещится развод…
В котором кто из нас теперь не дока?
У Дома Белого милиции обвод:
И снять – тревожно, и оставить – плохо.
Как бесполезно к мужу лезть в карман,
Чтоб отыскать любовную записку,
Когда уже разлука близко-близко,
И жизнь не завершится, как роман,
Прекрасной сценой, где простив друг друга,
В объятия бросаются супруги.

Ах, я и сам с разводами знаком
Не по наслышке и не на примере
Друзей моих, забывших о карьере,
И телепередачи, где закон
Один для всех и вовсе не как дышло…
На шкуре испытал своей, так вышло,
Любви отрыжку, счастия финал,
Как ветер тот, что бурей пожинал.

Одно отрадно: без пилы двуручной,
Которой пилят, ведь вдвоем не скучно,
И телевизор, и тряпичный хлам,
И даже книги – строго пополам.
Еще приятней, что не нацпричины,
В которых наш серпастый паспортина
И чуждое гражданство – лишь предлог —
Нас развели, как Русь и Украину,
Чтоб Черноморский флот – любви итог,
Как общее дитя, на части рвали…
Мы, слава Богу, распрей избежали,
Когда, вообще, их можно обойти!..
Вчерашний день, за все меня прости!
О завтрашнем задуматься полезней…
Мучительные приступы болезни
Одолевать с годами научусь.
О, память наша, ты подобна бездне,
Куда сорвавшись, до смерти лечу!
Но видно, мне помучиться охота:
Цепляюсь за попавшийся мосток…
Когда бы на дуэль хоть вызвал кто-то —
Я сам себя, чудак, убить не смог.
Но стало не хватать у нас Дантесов,
Как, впрочем, и прекрасных Натали…
Встречаются, конечно, поэтессы,
Но, Боже правый, с ними сам шали:
Я столько водки выпить не сумею
И потому вдругорядь уцелею.
В любви традиционно – сирота,
Свое сиротство трудно изживаю.
Легко влюбляюсь, долго остываю.
А позабуду – снова пустота…

И в этой пустоте звучат, как месса,
Слова о том, что сам я был Дантесом
И сам любовь свою я расстрелял
(И в этом кульминация поэмы)…
Виновных нет, коль виноваты все мы,
Сражая нашу память наповал,
В Россию целя, вольно иль невольно.
Нам больно, коль любимым нашим больно,
Пусть даже безответен тот порыв…
История сорвет любые маски,
Но это не конец еще – развязка.
Покуда жив Дантес – и Пушкин жив!

Я не убит, я жив, на радость всем
Дворовым жучкам, поднебесным птицам
И маски сбросившим
знакомым лицам…
Но – тридцать семь,
мне скоро – тридцать семь…
И Лермонтовым, в свой черед, не став,
И Пушкиным быть тоже не успею.
Но ждет Пророка все века Расея
И верит в гений, как солдат в устав.
А гении, пророки не родятся
Из чрева лжи, на простыни из роз.