Василий Бородин - Лосиный остров (сборник)

Саути был поэт
на полу стоя
он говорил слои
слов
и в каком-то слое
ангел случайный проснулся
…и к чашке чайной
друг мой далёкий прикоснись
обо мне улыбнись

человек уловил:
годы медленно брали дом
и осколок сухой земли падал с вил
а дождь шёл с трудом
не заглядываясь на вес
синих слив
– хорошо пойти под навес –
и в дом:
ливень

«думали, нищие…»
о чём думали нищие
нищие улыбались
в магазин хотели зайти
там, в магазине, тихо, когда никто не играет
можно купить любую
одну струну

жилá
и шмелá
и пчель
всёл
– вёл село в печаль шмель а пчела
жила огибая
пчаль как шаль и далёкие
огоньки: «бе», «рег», «ЛА»

глобус лицá
Африку отрицал –
Африку ясной радости –
но прокручивал
и Якутию холодности прекрасной
– чем же он к нам повёрнут?
Океанией дробных чувств!

морось и ветка
ветка вино в пакете
в пакете булка
булка упала в лужу
в лужу и –
морось

из горошин есть старшая
в каждом стручке
она смотрит на ту,
что дрррр дольше всех прыгает
когда все упали
и осмысленно так молчит
а та долго катится
и останавливается там
где только небо в колодце крон

тык
ток

ты
кто

я
вор
а
мы с тобой – разговор
можно я украду едý и уйду?
или тут посидим поедим?
вот сидим едим хорошо
дождь пошёл
можно я пережду?
ждём
курим

1

хоботы
тобой тебя
прославляют
рыжая вода

– как тебя себе
представляет взгляд?
вот учебник с главой
там кувшин несут головой
– и обводят
белой гуашью
красную точку на лбу

и вот хобот:
бу!

2

макака
пьёт молоко
запустив в него большой
палец (чашка –
без ручки)

дорогами черепах
шли шутки о черепах
и Хлебников не с тобой
беседует а в любой
его круглой букве есть –
угадай
чьей пробуждение ду –
ши,
каким бы ты ни был

а я ясные дни
а я яблоки ела

ты я знаю
ты я

бег после 30 лет
бег по воде

сам собака, сам гроза
сам ресницы и глаза –
день ото дня отбивался
пока тот не убежал,
а который день остался,
в том и я – и это «жаль»

на журнал асемического письмá
«оса и овца»
падают – тень цветка,
тень повёрнутых в профиль друг к другу лиц:
справа – царь
загрустивший Саул, слева – царь –
псалмопевец Давид:
молчат
и кудрявы, как облакá

ночь легка
и листва легка

читатель недоумевая
касается себя-трамвая
и смотрит на пакет с вином
который он везёт вверх дном

и светлый параллелепипед
пакета говорит: «я – дом,
и дом твой – дом: всё это – ты!» – и
читатель вышел, встав с трудом

и относительная влажность
и медленный полёт одной
вороны обретают важность
граничащую с тишиной

нам бы как нá ухо
кто шепнул:
«на войне оно, небо-то
а ты его шёл и пнул»

что, какой
кустик теперь обнять?
и махнуть рукой
честно не понять

или от щебета рябит
в голове
или в Москве
ежегодно проходит жизнь

– ты ещё скажи, так устал,
что в трамвае мéста не уступил,
дóма долго разглядывал слово «Кристалл»
на случайной и одинокой
винтовой крышке

мы бутылками сдаём
время:
время – водоём
простирающийся от
и до самых
мы как будто перевод
сделанный небесам, а
те читают, не понимая:
оригинáл – они

а мы бутылки сдаём
берём дни

– на твоих
вечерах все
спят

– на твоих
вечерах всем
стыдно

советский скульптор
осознаёт
что он койот
мочится на скульптуры
грызёт себя
надо к нему зайти
надо к нему зайти
советский врач
осознаёт
что он грач
ходит по газону
быстрым скворцом
бьётся в припадке
вниз лицом
надо к нему зайти
надо к нему зайти
советский школьник
осознаёт
что он дольник
и берёт тетрадь
воспитывать в себе ямб
господи это я

о равнении на пилу
говорили деревьям мглу
и согнали с неё сову
а та на летý
поворачивает как гóлову
ночь, в траву
падает: там мышь
хищнику виден тот, чья кровь
теплей, чем у трав
и гудит прóволокой тревоги
любовь-телеграф:
спишь, не спишь?
тоска не великая?
тогда ладно
ночью прохладно
лужи светятся по краям;
как счастливый вдох, велосипед
плывёт длинной тенью
одного колеса, второго
– полвторого
сова в лесу
август на носу

поезд окнами ночными
думает как дом:
– звёзд не видно. как тебя зовут?
– моё имя –
лéса полоса

…разными точками разговора
так задаются:
нежность,
глупость (её обессмысливающая)
(мы читатели мыслящие)

ва в ва
в ва в ва
вы в вы
в вы Ы в вы в
ваАв в ав в а
вы Ы в вы… в рррррррр

я слаб
я с лап
морду не поднимаю
хотя не сплю
и идут к сараю воры
а я хозяина не люблю
но он прибьёт
если не укушу
и вот поднимаюсь
ноги трясутся
воры глядят
то на меня, то на дверь
– бедный ты, – говорят, –
бедный зверь

бросовый воздух
бросовая роса
бросовые полчаса
часовые любви
босой
хор

блошиный рынок
балалайка
солнце рассохшейся спиной
зимнее ловит
между мной
и следующим пешеходом

до –
щуриться до
счастья
вместо пейзажа
до
лошади вместо луж
крыльев вместо крыш

кошка подвала
кошке окнá
говорит:
– мир – овал, –
а та ей:
– тишина

и вдохнув-выдохнув
серую сетку
глядит на соседку

у красивого колá
и красивого двора
ходит белая коза
с жёсткой гривой и сняла
лист последний со куста
вот: казна куста пуста
но ещё она кору
будет прикусив тянуть
отпускать как грех жару
и ресницами шагнув
повстречает иван-чай
вот и ты меня встречай

я был на стороне наук
я к ним сводился как паук
потом на стороне искусств
я стал как пять ничтожных чувств
но вера вдруг пришла ко мне –
и я как флаги на Луне!