Семён Кирсанов - Поэтические поиски и произведения последних лет

Догадываюсь: сверху — ледники
оттаяли. Их солнцем растопило.
И в водопады слились родники,
и вздулись воды северной реки,
а небо испарения скопило,
отяжелело и потопом вниз
обрушилось на гибнущую жизнь.
Я слышу струй неумолимый топот
о грудь равнин, они весь мир затопят,
и только гор гранитная гряда
останется свободна и горда…
Инак, Ваель — гребите мимо льда,
нас гонит в море бурная вода!

Вал водяной
идет горой,
он ледяной
покрыт корой.
Ваель, за мной!

Плот накренило.

Держи кормило!

Скорей, Инак, сближайся с младшим братом,
сцепись багром, свяжись канатом.
Уже мы в море, вижу мель…

Упал Ваель —
сбит водопадом,
иду за братом!

Инак, вернись!
Вам нет возврата.

Ныряю! Вниз!

Погибнут оба,
и нам конец…

Рычит воды голодная утроба,
но я в Инака верю — он пловец,
рыб и жемчужин розовых ловец.
Ваель моложе, вырос он особо,
свирелью нежной пестуя овец.
Погибнут оба? Нет, спасутся оба, —
Инак себе не скажет самому:
«Я разве сторож брату своему».
Утихло все. Ни ветерка, ни рева.
Ни первого не вижу, ни второго.

Кровь на волне,
О, горе мне!

Кровь на волне? Откуда эта кровь?
Всплывает тело… Нет, всплыла акула,
вот брюхом вверх ее перевернуло
распоротым. След от нее багров.
Вот и Инак, и кровь течет по скулам,
в зубах зажато лезвие ножа,
плывет, Ваеля за руку держа.
Мы спасены, и живы оба брата.
Ко мне, Инак! Лови конец каната!

В спокойном устье медленной реки
мы жили мирно и детей растили,
и клювы лебединые носили,
и прикрепляли к спинам плавники.
Себя мы звали дельфами, и были
глаза у нас, как небо, голубыми.
Кто создал нас? Кто породил — не помню,
я только помню луговую пойму
и помню место среди плавней, где
меня нашел в корзинке на воде
Амад. И я росла в его пещере,
где шкуры зверьи были мне постелью.
А сколько птиц на островах реки —
фламинго, чайки, цапли, кулики,
клювасты, длинноноги и пестры!
А под водой сновали осетры…
Сначала мы плели свои шатры
из камыша. Потом Амад из гор
принес руду и выковал топор,
срубил стволы и погрузил их в ямы
и теплый дом поставил с сыновьями.
Нас много стало. Он совсем седой.
Теперь наш дом и остров под водой.
Но есть Амад и уцелели дети,
плотами смело правят сыновья…
А я все плачу, думая о Дельте.

О, если б сети!
Вот стаей сельди,
вот скумбрия,
вот жирный жерех!

Вдали залив,
я вижу берег.
Листвой олив
покрыты мысы.
Там кипарисы,
луга, стада!
Скорей — туда,
там даже лучше!

Но сзади тучи.
Они не остановятся нигде
и ринутся неудержимым ливнем
на этот берег. В бешеной воде —
куда бы ни пристали — мы погибнем.
Одно для нас спасение — в труде.
Взять топоры с собой мы не забыли,
и там — деревьев стройных изобилье!
Ковчег построим, и пускай дождем
нас заливает — с ясною надеждой
всплывем на пик вершины белоснежной
и наводненье мира переждем.

Я вновь нырнул в урочный час,
держа приборы, в акваланге,
с двумя баллонами, как ангел,
сложивший крылья на плечах.

Иллюминировано дно
несметными радиоляриями,
и здесь, в естественном аквариуме,
вновь представление дано.

Как рампа, светится планктон
и освещает место действия,
и окунь машет, чародействуя,
хвостом, как розовым платком.

Камнями плоскими лежат
зелено-каменные камбалы,
глазки подводного ежа
следят за скатами и крабами.

И из расщелин потайных
полипы вытянули трубки,
и мылят греческие губки
медуз, висящих среди них.

Я узнаю своих друзей
среди туманных возвышений,
и дно похоже на музей
старинных кораблекрушений.

Здесь ружья некому держать…
Сейчас, как призраки минувшего,
обломки судна затонувшего
должны ковчег изображать.

Покрылись мозолями наши руки,
всем племенем мы строили ковчег,
рубили сосны и валили буки,
носили бревна женщины и внуки.
О, пастырь Ной, ты добрый человек,
ты дал нам хлеб и кровлю для ночлега,
и мне доверил зодчество ковчега.

Ной мне сказал: «Тебя направил бог
как вестника о будущем потопе,
и буря не застала нас врасплох.
Так мне господь через тебя помог.
Ты человеку обликом подобен.
И если бог позволит — я в свою
приму твою прилежную семью».

Амад, пора в дорогу. Я доволен.
Бревно к бревну надежно прилегло.
Ковчег просторен, четырехуголен,
законопачен, под его просмолен.
Благословенье божье помогло.
Стволы поставьте, укрепите стойла,
скоту — корыта для кормов и пойла.

Готовьте в путь с пожитками узлы.
Уже с обрывов мчатся водопады;
ища спасенья, змеи приползли,
сбегают в страхе горные козлы,
защиты ищут птицы, звери, гады.
Мы их попарно отведем в ковчег —
и чистых и нечистых, тех и тех.

Так Ной сказал: «Дым жертв приятен богу».
Зарезал он молочного тельца,
чтоб заслужить спокойную дорогу.
И роздал мне и сыновьям по рогу
и пенистого налил багреца.
О, добрый пастырь! О, богатый сердцем,
я стать готов твоим единоверцем!

Да, что ни слово — только бог да бог.
Кто ж Ною он? Родитель или прадед?
И почему его наш пастырь прячет,
и бог не выйдет даже на порог
и добротой за службу не отплатит?
Пора к семье! Пора узлы вязать
и не забыть подарки Ною взять.

Ложа, подушки и шкуры медвежьи,
слуги, вносите в покои ковчежки.

Сима, Йафета и Хама — беру.
Тигра и гиппопотама — беру.

Чаши, сосуды и блюда — беру.
Пса, и раба, и верблюда — беру.

Боже, ковчег храни.
Злато и мех храни.
Блюда и чаши
ценности наши,
боже, от всех храни.

Курицу, утку, фазана — беру.
Волка, орла, обезьяну — беру.

Овна, корову и лошадь — беру.
Жен, и рабынь, и наложниц — беру.

Боже, вола храни.
Льва и орла храни.
Пса и козла,
лань и осла,
боже, от зла храни.

Слуги, на палубу ставьте навес.
Племя Амада — на милость небес.

Богу не надо спасать чужака —
четверть быка и ведро молока.