Илья Риссенберг - ИноМир. Растяжка: Стихотворения

Время рассветное с комнатной скоростью
Белыми стренгами – схоже на стон —
Сшито височною костью и скромностью;
Искренней сна не восходит ничто:

В сумерках космят восьмёрку, искомую
В сумме, где сплюснулись двадцать и сто, —
Рань осокорью и скорбь космокорую
Осторонь ятки о стане простом.

Стойкий, на шаткое нешто посетуешь
Песенной осью секунд свысока…
Насмерть-распашку поспешная светопись
Спишет на снежную пастень виска
Псевдо-альсекко бессовестью, ветошью,
Сетью беседы всемирной, пока
Ищет спотишья умерших споспешеству
Лунной волной вавилоно песка.

Паки мельчайшие чашные умыслы
Падают, памятник сгинет, поди,
Навзничь!, обыночь овечью семью пасли —
Ряд соплеменников смёрз впереди
Людного брата – рабы соплеусые…
Мести песчаной метель, пощади
Улицу – днесь идолюция умеси,
Спесь, сердобольной оси посреди; —

Ради Мицраима лагерь налаживай
Ближе к Царю, главаря на крыльце!
Небу нижайшему гневно и наживо
Воля народная множит концерт,
Заворожённый цевницей отважною
Перепелок аки лазер в яйце.
Мёртвой кормилицей – море во влажную
Соль на мерцательном скромном конце.
Нежносердечье мандорлы оранжевой
Рыцарский беркут берёт на прицел.
Праздношатающиеся москважины.
Плачет ветла о мятежном стрельце.
Тянут с-трем-глав Атлантиды отважные
Мыши-титанки вступительный цент.

Нет!, окультурит сугревным пожарищем —
Право куриных котлет паровых —
В духе, с грехом пополам оживающем,
Тварей небесных и трав полевых
Блюдо брюс-сельское нас окружающим —
Рондо вороньих дворов хоровых —
Вере и правде, Горой угрожающим
Римской империи войн мировых.

В рифму свободную пращерь бесплодную
Правит псалом-безоружный-майдан,
Цепью жемчужной журча по-над площадью,
Пражской весны восьмисвещный пандан.
Граждане глажены, слава полотнищу;
Пламя Русланы как вот я, Адам,
Каторжным пловом, кощунствуя, потчую
Имя; за слово и голос отдам
Звёздной игле. Колесничною полночью
Вышли из мёртвых: стоять холодам,
Ёлки зелёные щиплют обочину,
Пляшет Европа по добрым делам
Сил злополучных личину свободную,
Млечная, удочерить молода
Блудным гражданством отчизну футбольную…
Шолом-алейхем! Шмонай, атаман,
Наполеон-вавилонии блочную
Бляху, Приезжего до-си-нема!
Мир вам, герои! В теплушку окопную
Храм возводящих возводит, кричма
Слышит Наталью, алтарную колпицу, —
Двум половинкам одна вменена
Воля, включая вину хлебосольную,
Наша и ваша; дотла, дотемна
Думать посмев, Алелую прохлопаю —
Плошки Наташиной Леся-зима.
Лоно Парижа заилено Лопа-нью.
Вышла в поддину, подобную нам.

Намёты. Мороз моросит. Имитация
Высшего разума – хваткою мёртвой
В отместку ему неразъёмно сжимается
Лобное место тюрьмой перемётной.

Как мёртвая хватка с морозною моросью
Наглухо сжали железное пругло
На горлышке неба, втуземь же небось мою
В полюшко Марсово, Марк балагула!

Покрову ночному посильна символика
Воли народной – кривит проявитель
Душою палитры, – на смерть алкоголика
Доньки оранжевой кровопролитье.

Мучительней ленинцев трезв поколеньями
Путник, чумацкие долу глаза, чьей
Агонией лечит Гаврош покалеченный,
Врёшь, паутинник нагайки казачьей.

З-верь, на-смерть-стоящим добром удивительный
Движет закон, исполнимый в злодействе:
Изглаживанью подлежат подавители
Царства Давидова в розовом детстве.

Ожившее, чувствую, сердце, пошаливай:
Бающий будущим шаг семимильный,
Росточком с Европу местечко шагалово,
Просинец черни и Голос Всесильный.

Гуляй по майдану блаженный ковчег
Спесивой державы спаситель спецназ
Премирной души уголёк в очаге
Мечта безнадежная как же без нас

Столетнему праотцу нет двадцати
Усталый казнитель устав назубок
Но заповедь божью изволь соблюсти
Сыновнему кноту любви уголёк

Висит президент настоящая ось
Лежат головешки на круглом столе
По киевским кручам вскатить довелось
Брюссельский кочан колеснице вослед

Приятели огненный знак из окна
Подайте на пост нищетою та нi
Духовному стану дано разогнать
Единое облако славы над ним

Тем временем харьковский фронт переймёт
Намёт где вздремнёт каскощитный оркестр
Затянет по-нашенски евроремонт
Оконная прорубь в зеркальной реке

С утра разударится лютая мразь
Молитва пред западной скорбной стеной
Разумных речений пречистая грязь
Господнего сжатья режим крепостной

Откуда ни взялся за дело берусь
Толпой утеплить пылевые тельца
Когда вечевая и мовная русь
Стояли народом певца и дельца

Подвластна головешкам жанра,
Головушка слепа, слаба
Корнями ввысь волосожара
На мыслесердые слова.

По веждам снов снежита мжичка.
Светло ль на нет-жизнеобмен
Сносить, родимая мужичка,
Одно-единое Омейн?

Сквозь теплосеть масличной стужи
Сферичный шёпот шапито
Рассыплет искренние души
В миг многоточный, как Ничто.

Мозг апилака – бред простуды —
Плекают братья-пастухи
Пакилы сукровью сосуды,
Спасибо матери, стихи.

Всесильной милостью стремилась
Тянуть таинственную сеть
За памятью на светомилость
Не знать, не видеть, не смотреть.

Мерцаний вусмерть долю вдовью
В космических восьми кострах
Скорбит великою Любовью
Сыновних воскурений страх.

И сообщеньем Имяреку,
Что Амалеку невдомёк,
Ухватит судрагой сурепку
Служебный кнотик-уголёк…

Январский воск..: в янтарь, оплакав
Осиротелые тела,
Последней каплей апилака
Пылающей перетекла.

Мечтал от ума кумачовый немачтовый флаг,
И помчала в тумане на вечный огонь омовенья
На библии гибели клятва титанику благ
Ради венского бала в т/ реченье немого мгновенья.

Некровь чернодырому реквиему – подберу
Имяреку без р/ вечья родные стенаний теснины;
Не дело, а зло тишиной поручилось добру
За – по слову наследства: помилуй! – надел десятины.

И время, и дух бы радел о природном снопе…
С ясновидца снимает повершье сверхновая клятва…
По жертвенной мысли, небес первопутную песнь
Затаила о пешем зерне снодыханная жатва.