Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

Эта песня — как луч над тобою.
Ай-да-да! Слышим звуки рапсодии!
И охотно склоняемся мы пред судьбою,
а судьба наша — в русской мелодии.

Бог дал знак, и без лишних слов
ангелы-умницы
рванули перины облаков,
в которых заспались святые.
И когда мы вышли на улицу,
перья падали снеговые.

А нам — весело, потому что
не разминуться с перьями.
Посмотрите-ка на сады: там
ни одного зеленого дерева.
Все былым-бело,
ах,
оглянись, — и крыши костела,
даже башни!..
А девушки проходят по улицам
такие важные,
губы у них алые,
как в мае.
И все девушки пешие…
Пустыми идут трамваи.

А женщины красоту свою знают,
идут — не торопятся,
идут, красоту свою
медленно излучают.
Их головки, как розы нежные,
на груди у мужчин заснеженных.
И падает снег
на город,
как белых букетов ворох.

На тихой площади под вечер
и смех и гам.
Под вечер людям тепло от многолюдья.
И от внезапной встречи.
И над рекою только,
то тут, то там,
среди ночи,
потеряли тропинку пары, —
или в очах потерялись очи.

Не будем смущать
и мешать,
обойдем стороной,
тишиной обойдем снеговой.

Ведь в снеговой аллее
утоптана дорожка,
дома как на ладошке,
и всюду открыты ворота,
и окна цветут и сияют,
и сквозь ледяные цветы —
дымок теплоты.
Струйка зовущего пара
из самовара.

Над пропастью мы натянули
тонкий канат любви,
мы, грустные акробаты.

Слепой слепого ведет,
крепко сжимая руку,
по этой зыбкой тропинке —
ужас и смех на устах.

Так и танцуем вдвоем
между землей и небом.
Под нами бушует поток,
над нами звезды молчат.

Канат дрожит от натуги,
ему не под силу ноша:
один — нелегкое бремя,
но двое — вдвойне тяжелей.

И если шажок неверный…
Иль нить одна перервется…
Кто канет, на радость потоку
Кому остаться в живых?

Во тьме пожары вместо светляков,
зигзаги молний, грохот разрушенья,
и колыбель становится мишенью…
Земля в крови — живем среди волков.

Поэта имя в сонмище врагов,
как флаг на мачте… А вокруг гниенье…
Крест вкупе с фасциями шлет благословенье
кровавым топорам в ручищах мясников.

Наполнив черепа, как чаши, трупным ядом,
сдвигают их святитель и палач:
«За здравие!..» И слышен детский плач…

Нам неуютно… Виселицы рядом.
И светит затемненным городам
лишь иероглиф звездный: «Аз воздам!»

Что зеркало показывает нам?
Остывшие поля и небеса,
Жнивье сухое, обод колеса
В разбитой колее, и борозду
Замерзшую, и всей любви тщету.

Что зеркало показывает нам?
Пожухлый колос, выстуженный путь,
Предательски истерзанную грудь,
Жизнь хмурую, с опавшею листвой.
Где светлый нимб, что был над головой?

Что зеркало показывает нам?
Кровавые ступни, остывший жар,
Над высохшим колодцем белый пар,
Как облачко, сходящее на нет —
Затерянный и одинокий след.

Уличным ревом, визгом
в угол затолкан,
небо, стену замызганную
взглядом сверлю долго…
Дворик… Невольничий… Жуткий…
Грязные баки…
А детвора шустро
играет в бабки.

Воет над городом яростно
сирена.
Корчатся в драке ярусы,
вьется клубком арена.
Сейфы до денег жадны,
на дивиденды падки…
А детвора продолжает
играть в бабки.

Пусть в казино планеты
золото, сталь — звяк!
Катятся слезы в кюветы…
Весело? Еще как!
С жизнями смерть играет…
Гроб, тапки…
Дети про то не знают,
играют в бабки.

Горечь мою низринул
смех детворы.
Выплеснулся на руины
и захлестнул дворы.
Бомбы покрыл, подлодки,
пухлые папки…
Детям поглажу лобики —
играйте в бабки!

Земли замерзшей беспробуден сон.
Лед до корней проник, мерцает он.

Студеный жар, что сердце леденит,
Не ветерок ли вешний устранит?

И этот панцирь, жесткий, ледяной,
Не ручеек ли просверлит лесной?

Сгинь, пепелище зимнее! Слова,
Пробейтесь к нам, как вешняя трава.

В последний раз тропу широким махом смерь.
Почуять влагу трав! И пусть приходит смерть.

О, где твой бег ночной к пастушьим шалашам.
Где твой обратный путь по утренним лугам…

Рубцы от старых ран еще кровоточат.
Следы жестоких битв за стаю, за волчат.

Четвероногий брат встал тенью у ручья.
С ним зверь о двух ногах. Ты стар, где стать твоя?

Огнем пылает бок. Свиреп сородич твой!
Ты логово стерег и принял честный бой.

И бился до конца… Но жив твой волчий род.
Вот волки завели подлунный хоровод.

Почуять влагу трав. Мой дом, мой лес, прости!
В последний раз завыть: «Волчата, вам расти!»

Что ж, упрекай меня, окаменевший зритель,
В бессмысленном прыжке во тьму из темноты,
Но я готов опять на плаху лечь — казните, —
И жизнью рисковать, и вновь сжигать мосты.

Не прячу ничего, листвой не прикрываю,
Я — весь перед тобой, содеял то и то,
Но помыслы чисты, я к ним не подмешаю
Подспудную корысть, — не упрекнет никто.

На терниях я жил. Под страхом, без расчета,
С тех пор, как я узнал изнанку жизни, роль
Злодейства, грань штыка, балладу пулемета,
За мирный мои народ отчаянье и боль.