Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

Глотайте жертву враз, давитесь, кто богаты!
Европа, да сметет потоп твои поля!
С разбитою душой кричу: «Вы виноваты!»
И при смерти уже; «Живи, моя земля!»

перед нами богатство земля разложила
горы хлеба
металла
великанская сила
кипит в наших жилах
нашу кровь капитала

сеем
пашем
молотом машем
к станкам спешим
в головах
залпом внезапным
рождается план нового мира
сердце
чувства рекою к нему устремило
под лучами чудесного завтра
управляем волшебным жужжаньем машин

кто мы такие?
стихи
мы укротим
отдадим их в руки рабочие
города сотворим
не шутя говорим:
с морями и горами
сделаем все
что захочется
темп
наш лозунг
мозолистым нашим рукам
мир доверил свои весла
кто корабль повернет?
не посметь!
угнетателям — смерть!
нам — вперед!

Летят часы, им вслед
Бегут колеса.
Рядом —
Снег — белый домосед —
Покалывает взглядом.

Березы там и тут.
Их меловые талии,
Как смерчи, стерегут
Оцепененье далей.

Заря идет ко дну,
На горы тень накликав,
И окна белизну
Целуют кровью бликов.

Горькая песня словацкой печали,
тучей плывешь ты в широкие дали.
А пропадая в далях гористых,
острой тоской отзываешься в листьях.

Буйно-веселая песня словацкая,
ты молодецкой сменяешься пляскою.
Парни в круг танца врываются дружно,
горы они перепрыгнут, коль нужно.

Песни словацкие, песни мятежные!
Буря ли бьется о скалы прибрежные,
пламя ль костров на топориках блещет?
Души у панов от страха трепещут.

Песня, сердечной согретая ласкою!..
Расцеловал бы ту песню словацкую…
Светится вся и звенит, улетая,
мир ароматом цветов наполняя,

Земля! Ты мила мне в снегах зимы,
Летом, весной, осенью.
Я люблю поля, но больше — холмы:
Они над равнинами к небу возносятся.

Мне дороги горы, леса — тоже,
Омытые ливнем, ветром.
Но все же,
Что может быть в жизни дороже
Пламени, света?

Я люблю птиц и цветов множество,
И все, что земною отмечено метою.
Но все же,
Что может быть в жизни дороже
Пламени, света?

Помните!
Когда солнца бубен медный
Для меня навсегда стихнет,
Огню предайте, чтоб напоследок
Блеснуть, вспыхнуть!

В звездное платье наспех одета,
ночь выбегает на берег пустынный
из городского движенья и света,
из многолюдной, дымной гостиной,
где ее только что угощали,
где она только что весело пела…
Ночь захотела любви и печали,
ночь тишины, тишины захотела.
Звезды мерцают. Рельсы сияют.
Да светофоры-хамелеоны
ежеминутно цвета изменяют:
желтый — на красный и на зеленый.

Друг мой продрог. Сигареты не тушит.
Шутит — такая у друга манера.
Девушке друга, к стихам равнодушной,
я декламирую Аполлинера.
Я декламирую с выраженьем…
Берег пустынный. Холод собачий.
Для человека с воображеньем
все в этот вечер должно быть иначе.
Может быть, звонкие строфы поэта
и западут этой девушке в душу…

Но ни поэты, ни сигареты
нас не согреют и не обсушат.
Если тебя хорошенько продуло —
чувствуешь старым себя и усталым,
после таких пешеходных прогулок
голод является с волчьим оскалом.
Как хорошо тогда в полуподвале
«У двенадцати слез Девы Марии»
посидеть, к бокалу прилипнув губами,
помолчать, послушать, о чем говорили
за соседним столиком, сдвинувши кружки,
молодые подвыпившие солдаты:
о любви, о выпивке и о службе,
и опять: кого-то, кто-то, когда-то…
Ибо ведь невозможно, невыполнимо
до конца себя рассказать словами,
в лучшем случае худшую половину
собутыльник выложит перед вами.

Ибо только однажды, только однажды
без колебаний и дипломатий
сердце свое обнажает каждый
перед любимой, и то — до объятий.
И погружаешься с головою
в тему, единственно дорогую,
и забываешь все деловое,
то есть уже половину другую.

Ибо известно лишь музыканту,
весельчаку-профессионалу,
как на гармони за малую плату
радость отмеривать людям помалу.
Даром, что песенка эта убога,
ветхозаветна и неказиста —
мы разворовываем понемногу
радость у старого гармониста.

Много вещей мы не видели сами,
по восхищенно о них говорили,
ну, например, о готическом храме,
о неземной чистоте его линий.
Нынешний день привередливым людям
кажется чем-то обычным и пошлым,
мы иногда удивительно любим
встретиться с мертвым, загадочным прошлым,
чтобы, рукой мертвечину потрогав,
тихо шептать: вот была красотища!..

Даром что прошлое часто убого,
малопонятно, никчемно и нище.
Разнообразья мы захотели,
малую толику самообмана:
как бы мы прожили без светотени,
что бы мы делали без тумана,
без изменений, вливающих в жилы
новые силы — как бы мы жили?..
Мы еще живы. Пока еще живы.
Мы еще в гроб себя не уложили!