Марк Тарловский - Молчаливый полет

66. Вот в пустоте, где синий дым плывёт,
Распластываются четыре тела,
И Дидель наблюдает обалдело
Их головокружительный полёт.

67. Он хищным съёживается котом…
О эти птицы, под защитой сетки
Порхающие в вытянутой клетке
И улыбающиеся притом!

68. О этот фантастический размах
С его математическим расчетом!
На улице, ещё покрытый потом,
Он говорит: «Я вспомню их в стихах…».

69. Куда ж теперь? — Есть женщина. Она —
Волшебница с Нарышкинского спуска,
С душою осьминогого моллюска,
Не по-венециански сложена.

70. Он со двора стучится к ней в окно,
Авось ей «захотится», этой цаце,
«Пройтиться» с ним под ручку вдоль акаций
По улицам, где пусто и темно!

71. На шпаеры у женщин аппетит:
Её уже увел какой-то фрайер…
Пусть ломит этот девственный брандмауэр,
Он не обидится, он не сердит.

72. А впрочем, если в корень поглядеть,
На граждан — мор, силёнок маловато.
«Эх, — шутит он, — без доброго домкрата
Рискнет ли хлопец женщину раздеть?..

73. Плевать. Пойдёмте!». Улицы, бульвар,
И мы вдвоём, беспечные, как дети.
Влюблённые сидят на парапете, —
Мы, кажется, счастливее тех пар.

74. Мы с рифмами целуемся взасос,
А в темноте, под нашими ногами,
Лежит минированная врагами
Дорога на Босфор и на Родос.

75. Цикады тешатся у самых ног,
Во тьме попыхивают папиросы,
И стихотворчеству, сладкоголосый,
Подводит он торжественно итог.

76. Торжественней, чем кафедральный хор,
Чем все синагогальные капеллы,
Он открывает слову Дарданеллы
И музыку ведет через Босфор.

77. Ах, отчего при вскрике петуха
Он оборвал, задолго до рассвета,
Тот колокольный благовест поэта,
Тот медный звон пасхального стиха?

78. Ах, отчего так редко я бывал
С тем, чей недуг давно сулил разлуку,
Ах, отчего твою я, брат мой, руку
Ни разу в жизни не поцеловал?

III

1. Сегодня он работает. Бродяги,
Не к нищенству он призывает вас
И не к разбою: перьев да бумаги
Иметь он вам советует запас.

2. Могли б, он скажет, этот аппарат вы
К любому присобачить ремеслу:
Бумажные волокна — братья дратвы,
Перо переплавляется в иглу;

3. В бумаге ткань древесной целлюлозы
Столярные находят мастера,
И инструменты — лишь метаморфозы
Всевоплощающегося пера.

[4. Не разжиреть у собственных маманек,
И для продажи мало барахла.
Но ты работаешь, веселый странник!
Заказчик есть, мошна его кругла.]

5. И он работает — не для печати,
Которую постиг анабиоз,
А для пакетов, где блокадных шатий
Разделывает в шутку и всерьез.

6. Листы фанеры — суррогат бумаги,
И, как на скалах знаки тайных рун,
На них загибы злободневной саги
Выводит кистью истовый пачкун.

7. Веселый странник, сочиняй загибы,
Над эпиграммой, странник, порадей. —
Ее резцом египетского скрибы
Изобразят на стенах площадей.

8. Ее прочтет, как цезарский глашатай,
Как паж-герольд, как царский думный дьяк,
Эстрадный шут, благоговейно сжатый
Разливом бледных праздничных гуляк.

9. Она воздушным движется галопом
От уха к уху и из уст в уста
По деревням, заводам и окопам,
Чтоб скрасить будни тифа и поста.

10. Он фейерверком карточной колоды
Разбрасывает по столу стишки,
Редактору раешники и оды
Он тычет в ослепленные очки.

11. «Вот марш-антрэ — “Колчак, ты мне погавкай”,
А вот Петрушка — “Врангель ни гу-гу…”
Какой ассортимент! С суконной лавкой
Подбором штук сравняться я могу».

12. Редактор же слегка похож на свинку,
Розовощек, но сдержан, как старик.
Он тоже что-то пишет под сурдинку:
Вы, может быть, слыхали? — «Беня Крик».

13. Здесь мы встречаемся со всеми теми,
Кто не на выдумке, а наяву
В моей воспоминательной поэме
Проходит через первую главу.

14. Проходит продотрядчик коридором,
Тот, с кем четвертый (вспомним) сообща
Задаст нам перцу, это — тот, в котором
Найдет лентяй наш пегий толкача.

15. Он брат сидевшего посередине
На той скамье, он брат фронтовика.
Отец его сюда о старшем сыне
Придет справляться. Старость не легка.

16. Ну, где он, сын? Привык он жить безгнездно,
Жить по-кукушечьи, такой-сякой…
Вернется сын, вернется слишком поздно,
И не услышит, маленький, седой.

17. Сын всё опишет. Выльется простая
Густая повесть в нескольких листах.
Ее читать не смогут не рыдая,
Кто с совестью сыновней не в ладах.

[18. Веселый странник, тот один, пожалуй,
Не прослезится. Ведь недаром он
С улыбкой выпить предложил по малой,
Когда его был батька схоронен.]

19. Итак, товар на месте, оптом принят.
Его оформят и распространят
И в денежные ведомости вклинят,
И в новых клетках птицы зазвенят.

20. Но вдруг… о нет, парижские гамены
Так не сигают от тебя, ажан,
Как Дидель наш от жрицы Мельпомены,
Когда-то жившей в памяти южан.

21. Уже из ростинского вестибюля
Она пищит: «А где здесь имярек?»
Ее заслыша, он летит, как пуля,
И — в шкаф от жрицы, наглухо, навек…

22. Она пришла сказать ему: «Вы гадкий,
Вы непоседа, вы головорез».
Она сама пекла ему оладки,
Хотела выкупать, а он исчез.

23. Когда-нибудь какой-нибудь Пшитальник,
Зубной хирург и, кстати, стиходер,
Исследует льняной пододеяльник,
Что в оны дни у жрицы кто-то спер;

24. Напишет книгу «Сцена и Багрицкий»,
Напи… но чу! — молчите, стиховед:
Она ушла, нет больше жрицы-кицки,
Певичке-жричке ложный дан был след.

25. Теперь — с художниками покалякать.
У них душевный ждет его покой.
Они, из туб выдавливая мякоть,
Ругаются в плакатной мастерской.

26. «Всем рисовальщикам хвала и слава! —
Кричит он. — Мальчики, здесь духота,
Словно во внутренности автоклава,
Где шпарят шкуру драного кота».

27. Кто эти люди? — Мертвый ныне, Митя,
Который так высок и узкогруд,
Что думаешь — ах, только не сломите —
Здесь хает кистью всяческих паскуд.

28. Под знойным итальянским псевдонимом
Брат пегого лентяя, ростом — гном,
Слывя кубистом, неспроста ценимым,
Устроился здесь тоже малюном.

29. И третий брат здесь… непристойно-рыжий,
Двух первых в этом перещеголяв,
Он месит краски в маслянистой жиже
Среди неунывающих маляв.