Мария Визи - A moon gate in my wall: собрание стихотворений

Моих напевов звонко-струнных,
моих веселых серенад
у голубых колонн и лунных
тебе нигде не повторят;

но ты пойди с сумой по свету,
весь мир земной исколеси,
забудь меня, меня уж нету,
и, нищий, крох чужих проси.

Winds from afar did bring
hints of a song of spring.
Patches of sky somewhere
open their depth and glare.

There in the azure deep —
twilight of spring that's near —
tempests of winter sweep,
starry visions appear.

Timidly weep my strings,
somber and deep they are.
Resonant wind, that brings
songs you sing from afar.

The glamour of a death when crowds assemble
women and men, who hide their eyes to weep, —
the prayerfulness of death, when organs tremble,
wrenching a groan from out their very deep —

Ribboned and gilded wreaths and marble benches,
where all the dead one's friends will talk so much
about their dead, until existence quenches
the sudden gap, — your death was not of such.

Nothing to say, in no one to confide.
Flowers that grow a-plenty on the lawn
where you have walked — I know those flowers sighed
because a face they used to see was gone.

Crossing the murky sky from shore to shore,
you came and went, a golden meteor,
and all that's left of my predestined path
will be a long and useless aftermath.

В одном моем привычном сне
есть место странное такое,
в залитой солнцем тишине,
и ничем не тронутом покое:

травой покрытая гора,
и в даль идут другие горы,
и облака из серебра
выводят по небу узоры.

И я на склоне там стою,
не знаю, плачу или рада,
— что в том задумчивом краю
мне никого уже не надо.

Deep in the shade there is a hill,
close by a canyon, in the wood,
and near it bubbling waters fill
the shadow's with an idle mood.

Green grass and flowers grow about
the hill, and never is the sun
allowed to enter from without.

The quiet waters only run.
Fond lovers, hiding, never meet
too near that cool and dusky nook.
— Why do those flowers blow so sweet?
and why is always fresh that brook?

There, there my suffering of years
lies deep below the roots and weeds,
and with eternal, constant tears,
Ophelia, your flowers feeds.

Под почвой выгнившей и грязной
глубоко скрыты янтари,
и в черной шахте — блеск алмазный,
осколки каменной зари.

Ищи и рой, и все достанешь,
и будут все тебе даны,
и, может, сильным принцем станешь
земной какой-нибудь страны.

Но ты себя напрасно мучишь,
когда за счастьем сам идешь,
стучись — и счастья не получишь,
проси — и счастья не найдешь.

I came to you for just a little while,
said I was sad, and wanted you to smile.
I saw a sudden struggle on your face
appear and vanish, leaving not a trace,
and from your words, from all that you could give,
I knew again that it was good to live.
Later I heard: that night, that very same,
your heart was broken just before 1 came,
a dream was gone, one you had cherished best —
and yet you laughed — to comfort my unrest;
now, how can days go on and I be gay,
knowing that you are sad that very day?

У меня слова теперь все те же,
ничего другого не хочу,
даже я пою теперь все реже,
верно, скоро вовсе замолчу.

И не все ль равно тогда, какою
смерть нежданно за моей спиной
разлучить придет меня с тоскою,
— и куда утащится со мной?

Твои глаза глядят в туман,
и в даль мечты твои ушли,
как одинокий караван,
как в дымке моря — корабли.

Но потому вокруг орбит
глубоко тени залегли,
что сердце бедное скорбит
о ненайденном в той дали.

Видишь сонные блики луны?
О, как мысли ночные страшны,
как пугает тревожная тишь,
— точно в черный колодец глядишь.

О, оставь меня, я ведь иду
за туманы, в холодную высь,
и туда, где я отдых найду,
ты за песней моей не гонись.

Будут длинные тени лежать
на разлюбленных мною полях.
будет сердце твое вспоминать
о моих изменивших глазах,

будешь ты в одиноком труде
тосковать, что на белой звезде,
в исходящем от Бога свету,
я земную забыла мечту.

Какие мокрые кусты,
и черная кора!
Ты говоришь, устала ты
и что тебе — пора?

Но, может быть, тебя и нет,
и это снится мне,
что снова, после долгих лет,
ты здесь, в моей стране?

И я немного погодя
проснусь и вдруг найду,
что только реки от дождя
шумят в пустом саду?

Тогда зачем же я ждала,
звала тебя зачем
в часы, когда ночная мгла
спускалась надо всем. —

и было чудно в сад сойти,
где мокрых веток дрожь,
и даже верилось почти,
что ты туда придешь!

Размалеванный петрушка,
горбоносый, в шапке красной,
ах, бренчи своей игрушкой,
но не надо, не старайся,
для меня не улыбайся,
все напрасно!

Ты забавный, ты хороший,
но не жди в кулисной тени —
я к ногам твоим не брошу
поцелованной сирени.

Я давно-давно забыла,
от чего так больно было,
ах, не все ль тебе равно —
это было так давно!

Пой, петрушка! Видишь, в зале
люди полны ожиданья,
— разгоняй же их печали,
позабудь свои страданья.

Ведь в толпе тысячеликой
все равно петрушка глупый
то, что ищет, не найдет.

Время — враг и друг великий,
а сердца на память скупы,
— я не помню давний год!

Я в черной щели потеряла
свое любимое кольцо.
Ты видишь, как печально стало
и как бледно мое лицо!

Овал блестящий хризопраза,
оправы тоненький изгиб,
и вдруг — темно и пусто сразу,
зеленый перстень вдруг погиб.

А если правда, счастье — в камне?
И камень, вправду, гонит зло?
И благо все, что жизнь дала мне,
благодаря ему пришло?

Ты знаешь, кто-то ходит, длинный,
склоняется к твоим косам
и ревностью своей старинной
тебя ревнует к небесам.

Ведь это он тебя от солнца
ведет в пустой и хмурый день,
в твои блеснувшие оконца
своей тоски наводит тень.