Мария Визи - A moon gate in my wall: собрание стихотворений

О, он бессветный и угрюмый,
чего он ищет — не открыть,
и ты наивной детской думой
его в силах ощутить,

но если, вдруг, почуяв счастье,
ты хочешь броситься вперед —
как схватит он твое запястье
и как обратно отшвырнет!

Мы будем и в могилах врозь с тобой,
ведь я хотел бы только умереть
в горах Испании, и мрак последний зреть
в долине молчаливой и пустой.
А ты — как грустно! — Ты приют найдешь
на побережьи северной страны,
и в тень куста, и в аромат сосны,
в туман, который стелется, уйдешь.
В одном гробу, в конце любви земной
пусть рыцари и дамы их лежат;
но море разлучит твой прах и мой.
Оттуда наши души улетят,
любовью обожженные иной,
и в землю не падут сердца назад.

О, если бы последний, тяжкий стон,
что спрятан здесь, на волю выйти мог,
моей тоске покой послал бы Бог.
и сердце б камнем запечатал Он.
Какой я искупаю, небо, грех?
Что было милым, разве грех любить?
Я не жил, одиноко кончу жить,
лишенный и надежды и утех.
Не ново это. Многим так дано.
Пустынные года и горя дни
печалили их жизнь. И нее они
искали отдых, — поздно, все равно.
Я знаю, Рок, каким путем иду.
Вся радость позади. Я смерти жду.

A pipe is singing on the bridge
and apple-trees in blossom are.
An angel raised above the ridge
of sky a star — but one green star —
and it's a marvel from the bridge
to see such depth, and very far
above to see the star.

Thus sings the pipe: the star does shine,
oh shepherd, bring thy kine…
And by the bridge the waters join:
— See, what a quickly running stream,
forget your worries, do not pine,
for depths like this — so clearly gleam
you never saw till mine,
and stillness that so deep would seem
you never heard till mine.

See, what a quickly running stream,
when did you ever dream this dream?

Кармен! «Как много в этом слове
для сердца юного слилось».
Как часто, дрогнув наготове,
к ногам Кармен оно неслось!

Весь мир бывал — одна Севилья,
и заменяли жизнь и все
ее порхнувшая мантилья
и кончик туфельки ее.

Бывали жгучие мгновенья,
когда, в восторге и без сил,
ее блестящего явленья
весь исступленный зал просил,

и, вся сверкая, появлялась
у складок бархата Кармен,
и зало бешено срывалось
среди дрожавших стоном стен.

Но глухо лились лейт-мотивы,
и не слыхал никто из нас
в то время, как судьбы огниво
ей высекало смерти час…

Ушла Кармен… Пусть будет снова
зеленый занавес взлетать —
от голоса ее грудного
уже сердцам не трепетать.

Пусть в тот же бодрый темп квадрилья
у цирковых проходит стен…
Но победивший Эскамильо
увидел мертвую Кармен.

Your temple, God, is in the sky,
but earth is your abode as well.
And birds among the limetrees fly,
and in the limetree forests dwell.

A bridge is cast to us, which glows
with stars all different to view;
across it angels walk in rows,
who always speak of us to you.

If, God, all this is really so,
if I have rightly understood,
give me a sign, and let me know
that I am singing as I should:

To her, who is in grief, appear,
a Light that eyesight cannot heed—
and render blindingly clear
each explanation she may heed.

For lovelier than birds that sing,
more blessed than an angel's lyre
are gentle lashes quivering
and smiling lips that we admire.

Ничего я не знаю,
ничего не умею.
По закатному краю,
видишь, небо алеет?

В этом небе ведь — холод!
Этот отблеск — тревожен!
Льду кусочек отколот,
прямо в сердце положен.

Слоненок из серой глины
на розовом клякспапире
сошел с какой-то картины,
мне помнится, о Каире.

Иль, может, в Аддис-Абеба,
когда слонята играли,
сманив горбушкою хлеба,
его туземцы поймали.

Склонясь к столу, он мечтает
у тикающих часов
и даже мне не пеняет,
что нету других слонов.

Он очень ласков и смирен,
и только в глазах горят
огни каких-то кумирен
и странных идолов ряд.

Есть синее море и за морем горы,
где теряются будни судьбы,
где в темных каньонах живут сикаморы
и у самых подножий — дубы.

На взморье — бурунов тяжелые взлеты,
и охапки подводной травы,
и от гор вечерами выходят койоты,
и разносятся крики совы.

Ты мне говоришь — я с тобою не спорю,
я ведь слушаю, точно во сне:
я тебя не люблю, я тоскую о море,
о заморской далекой стране.

Я уйду куда-то, где сейчас темно,
где ночное небо звездами полно,
где на белом поле лапчатая ель,
в тридесятом царстве, за тридевять земель.

Я не буду помнить душные сады,
кровью на дорогах легшие следы,
человечьих песен вспомнить не смогу,
буду ждать чего-то на пустом снегу.

Буду ждать и слушать, как зовет сова,
как под снегом шепчет сонная трава,
как ликует месяц звонкою красой
девушки небесной с огненной косой.

Будет ночь, как сказка, будет ночь сама
трепетать, как чудо, за плечом холма,
и тихонько полем, где тропинки нет,
проберется в душу небывалый свет.

Sleep blissfully, sleep, oh ye guests that have come from afar,
forget that it's growing more dark in the cage where we are…
That stars now are falling, and draw silver threads as they pass,
and golden and shimmering wine serpents dance in the glass.