Анна Брэдстрит - Поэзия США

Но погляди опять: просвет меж туч,
Голубизна легла на воду;
На склоны гор веселый луч
Проник в разломы небосвода,
И сонм, спешивший только что с небес,
Из тучи к озеру, исчез.
Снежинок больше ни одной
В воде не видно темной и немой.

Был мрачный день, день бури и ветров,
Но стихли ветры, и смолкает гром,
И солнце поднялось из-за холмов,
Всех одаряя светом и теплом.
И я, согретый ласковым лучом,
Стою один, как властелин земли.
Мир окаймляя радужным кольцом,
Заснули горы в золотой пыли.
Белеют хижины, и слышен рог вдали…

Слепит глаза блеск капель дождевых.
Застыли тени на траве густой,
Пока покой не потревожит их
Испуганных птенцов пернатый рой.
Кружится над ромашкой золотой
Мохнатый шмель… Чему-то очень рад,
Журчит ручей, стремясь в простор морской.
В ветвях мелькает беличий наряд,
И весело в траве кузнечики звенят.

Из-под сырого вороха листвы
Ползут букашки греться на песок,
И бабочка вспорхнула из травы,
Как сказочный блуждающий цветок.
Плетется стадо вдоль лесных дорог…
Степенный фермер, в думу погружен,
Граблями ворошит намокший стог.
Раскинул ветви придорожный клен,
И звонкий смех детей звучит со всех сторон.

Потоки золотые с высоты
Бесшумно льются на недвижный бор,
На пропасти и снежные хребты,
На водопад и зеркала озер.
Так безмятежен голубой простор!
Здесь жизнь течет без горестей и бед.
И там, за дальней цепью синих гор,
Такой же дымкой спящий лес одет
И тот же золотой в долины льется свет.

В картине этой мирной вижу я
Прообраз тех грядущих ясных дней,
Когда народов дружная семья,
Забыв о распрях и вражде своей,
С далеких берегов седых морей
Сойдется на счастливый братский пир,
Чтоб отсвет ку-клукс-клановских огней,
Несущих смерть, не осквернил весь мир,
Чтоб жизнь не проклял тот, кто немощен и сир.

Из года в год тонул в людской крови
Мир, брошенный на острия штыков,
Прекрасный мир, рожденный для любви,
Чтоб пламенеть от фруктов и цветов.
Но солнце выплывет из-за холмов;
В листве уснувшей заблестит роса,
И грозы заглушит хор птичьих голосов,
Когда на горы, реки и леса
Прольют счастливую улыбку небеса.

Прохладны тени вкруг меня;
Безмолвие, начало дня.
Меж мрачных скал сторожевых
Блестит Гудзон, широк и тих;
В него лишь изредка кусты
Росу уронят с высоты,
Да воспарит над гладью вод
Воскресный звон под небосвод.

О благодатные места!
Здесь голубая пустота
Обволокла окрестный лес,
И мнится, будто бы с небес
Холмы свисают до земли;
Я вижу облако вдали
И ощущаю под собой
Бесплотность бездны голубой.

Есть красота, что лишь на миг
Являет нам свой дивный лик,
Но розу тленную ты все ж
Лепным узорам предпочтешь.
Так на исходе лучших дней
Любовь и крепче и нежней
В предвестье ненасытной тьмы,
Пред коей беззащитны мы.

Река! Лазурью сонных вод
Ты затмеваешь небосвод!
Надолго ль замерли твои,
Как небо, дивные струи!
Нет, безмятежность нам с тобой
Не уготована судьбой:
Твоя волна вскипит опять,
А я уйду тревог искать.

Так думал я в поле, где красный наряд
Мелькал деревенского парня смешного:
Я слушать люблю, как коровы мычат,
Но, право, об этом не знают коровы.
Звонарь, совершая положенный звон,
Не знал, что прославленный Наполеон
Пришпорит коня ради этого звона,
И мальчик из конницы Наполеона
Не мыслил себя как одну из причин
Победной войны у альпийских вершин.
Что значишь ты сам по себе, неизвестно —
Одно без всего некрасиво, нечестно…
Люблю воробьиную песнь на заре,
Когда они в небе чирикают мило,
Но раз я поймал воробья во дворе,
И так его песня меня утомила!
Верну его снова реке, небесам,
Чтоб уху он пел, а природа глазам.
Как я любовался на гальках прибрежных
Раскрытыми створками раковин нежных!
Они розовей, перламутровей стали
От мелких пузырчатых брызг на эмали,
И море ревело, когда на волне
В ладони они приплывали ко мне.
Я смыл с них любовно травинки и пену,
Я взял их как дар океана бесценный,
У ветра и солнца я отнял их чудо,
И что предо мною? — зловонная груда…
Любовник следит за подругой тайком,
Он словно толпой херувимов влеком;
Но лучшее в мире ее украшенье
Соткали снежинки в блестящем круженье, —
Она попадет к нему скоро под кров,
Как в клетку певунья зеленых лесов,
И чудо развеется: нежной женой
Пребудет она, но не феей лесной.
Я думал: «Я правду теперь возлюбил,
А ты, красота, ты игрушка ребенка,
Тобой я утешился и позабыл!»
В тот миг под ногой моей мягко и тонко
Скользнул, содрогнулся плаун голубой,
Лишайников шапки повсюду серели,
Я чувствовал запах фиалки лесной,
Навстречу дубы поднимались и ели,
И шишки, и желуди всюду пестрели.
Высокий стоял надо мной небосвод —
Где солнце горит и Создатель живет.
И снова открылись для слуха и зренья
Журчанье ручьев, соловьиное пенье.
И вновь Красота диктовала уму
И вновь приобщала меня ко Всему.

Те дни Земля уж забывает,
Хотя мечтатели их чтят
И время в слитки отливает
Великих календарных дат.

В те дни оплошность роковая
Лишила Уриила Рая.
Один хитрец бродил среди Плеяд
И выведать решил, что боги говорят.
Тут до него дошла случайно
Преступная и роковая тайна.
Божественные дети спор вели
О форме и строении Земли,
О Солнце, о движении планет
И что бывает на Земле, что нет.
Был среди них один, чьи прорицанья
Казались полны духом отрицанья:
Он презирал священный ритуал
И демонов всех поименно знал,
И звал судьбу он вещью бесполезной,
И все законы логики железной
Он выставлял, чтоб доказать другим,
Что этот мир судьбе не подчиним,
Что будет день — и снег сгорит мгновенно…
Воспламенились спорщика глаза —
И небо потрясла ужасная гроза.
Был гневен алый Марс,
И серафимы тоже
В смятении на миртовом поднялись ложе.
И стало необдуманное слово
Дурным предвестием в день праздника святого.
Судьбы тогда склонилось коромысло,
Понятия добра и зла лишились смысла.
Был вне себя воинственный Гадес —
Порядок в мире с той поры исчез.

Самопознание, лишив безумца силы,
Убило навсегда красу у Уриила,
И от людей, казалось, на века
Бог отошел, укрывшись в облака.

Что ж лучше? Пылью быть в цепи вращенья,
Забыться на исходе поколенья —
Или, рассудка дряблый нерв порвав,
Явиться в ореоле высших прав?..