Игорь Шкляревский - Дозорная ветка. Стихи и переводы

Я возвращаюсь в край своих отцов.
Люблю закон, разящий безобразья.
Люблю сырые запахи ненастья
и влажный шум взволнованных лесов.

Люблю весной дремать в сыром овраге,
встречать, дрожа от сырости, рассвет
и шкурой ощущать избыток влаги,
ведь на Земле надежней крыши нет!

И от пожара, и от недорода,
и от болезней чертово болото
спасает нас. Мне было 20 лет.
Я был влюблен. Мы встретили рассвет

в чаду трясин, в хаосе краснотала.
Лягушки пели… Вдруг она сказала:
— Смотри, какая грязная вода…
Мы в тот же день расстались навсегда.

Вдохнешь туман — болотный, торфяной,
а в нем такая сладость и тревога!
Шекспир и Диккенс… Желтая дорога
и ельники затоплены водой…

В душе — неизъяснимое волненье,
опять, как в детстве, страшно и тепло.
То Бежин луг, там бродит привиденье…
И Медный всадник скачет тяжело…

Люблю один бродить в сырой низине,
люблю сидеть часами у костра
и слушать, слушать, слушать до утра,
как егерь едет на ручной дрезине,

как бабы в роще ведрами бренчат.
Уже предзимье в воздухе повисло,
во рту от клюквы холодно и кисло!
И журавли кричат, кричат, кричат.

Всю ночь хрипит на озере вожак,
крылом настылый вереск обнимает,
и голос птицы — резкий, как наждак,—
пространство сиротливое терзает.

Стой — на лещине запеклась заря!
Замри — какая бодрость и прохлада.
Пойми — душа цветам болотным рада.
Гордись — вокруг родимые края.

Чем их сильнее любишь, тем тревожней.
Не относись к природе свысока.
Мы на земле, как в чашечке цветка,
и крикнуть хочется: — Поосторожней!

Все помню — и чистую дрожь
по-детски румяной подруги,
и грустно упавшую рожь,
и леса усталые звуки,
и первый горячий глоток —
блаженный итог передряги.
Костер, утопая во мраке,
цеплялся за каждый сучок.
Могучая свежесть земли
трепала палаточку нашу,
таинственно воды текли,
и всплески пугали Наташу.
И дикие гуси в печали
ночной обнимали простор.
Полдня мы в стогах прозябали,
полдня разводили костер.
И вдруг словно треснула мгла
от вспышки летящей кометы.
Что делать, я верю в приметы
и в добрые верю слова:

пока не упала звезда,
задумай такое желанье,
чтоб эта лесная вода
не вытекла вдруг в мирозданье.

Пока не упала звезда,
такое желанье задумай,
чтоб вечная тьма никогда
живой огонек не задула!

А если успеешь, тогда
желание личное вспомни,
но где-то на уровне кровли
твоя догорает звезда!..

И ты мне за это прости.
— За что? — удивилась Наташа,
ей холодно было и страшно,
и нас окружали дожди.
Одни под расхристанным небом
мы были невольно близки,
но снился мне солнечный невод
в зеленых глубинах реки.
Перловицы вензель арабский
и готику синих лучей
я видел сквозь марево ряски,
но я не сумел их прочесть.
Еще устремленный в земную
насущную хронику дня,
не смог я прочесть золотую
открытую летопись дна.
Возникла она и пропала,
когда забурлило весло…
А солнце и вправду взошло,
и наша река ликовала!
И окунь на отмели снова
глушил золотого малька.
О-о-ку-у-нь! Что за дивное слово,
как в нем синева глубока.
И жерех — серебряный гений,
уклейку над заводью нес!
Пронзительных сотни мгновений —
как вспышки намокших стрекоз.
А там, где в застое прогоркла
вода от ольховой коры,
изящно рыбачила норка
и дружно трудились бобры.
Всмотрись в эту дымную воду,
пойми ее детскую речь,
оплакивать рано природу,
но самое время беречь.
Любовь к нашей Матери Первой,
души разнотравный шалаш —
вот самый надежный и верный
мелеющих заводей страж…
Щедра твоя чистая жизнь,
и случай тебе улыбнулся,
но все-таки ты оглянись.
Смеркалось. И я оглянулся…

Господи! Огненно-синей стеной
осень стоит у меня за спиной.

Широкий шум березовых лесов
и грозный гул остроконечных сосен
нагадывали мне, что скоро осень,
и грянула она в конце концов.
В конце концов нагрянула она
молчаньем птиц и просекой в безбрежность…
А по ночам болотная луна
бросала в дрожь притихшую окрестность.
И прямо в душу смутную мою
светила, нет, — задумчиво смотрела,
как будто знать, далекая, хотела,
зачем живу, страдаю и люблю?
А на рассвете рощица звала,
аукала меня грибной охотой,
и одиноко падала листва,
чуть тронутая смертной позолотой.
А лес шумел! Зелено-золотой
шумел мой лес, живицей опьяняя,
и лось трубил, и белка молодая
ловила лист, летящий над землей.

И вот опять в орешнике дымок…
Под елью две нахохленные воли —
два мальчика… — Эй, почему не в школе?
— Не выучили, дяденька, урок!
Я оглянулся — факелы рябин,
туман, ползущий в старые траншеи,
слепой землянки солнечные щели,
источенный водою карабин,
изжеванный землей противогаз…
Покой! И Слава вечная и тризна —
уж этот лес душе не преподаст
поверхностный урок патриотизма.
Я должен был бродяжек пожурить,
но был подкуплен бульбочкой печеной
и промычал, едою увлеченный:
— Костер не позабудьте погасить…
И потянуло в детство — в Черный бор,
такой богатый клюквой и грибами.
Я перешел ручей, и за холмами
пустое небо глянуло в упор…
Здесь токовать должны перепела
и радость белкой прыгать в поднебесье,
но сократила острая пила
мою главу веселую о лесе…

Какими жизнестойкими словами,
как передать свою любовь к лесам
дням настоящим и грядущим дням?
Вдруг шелест, голос: «Передай с лесами!»
Откуда голос? Рядом — над рекой —
маячил бор, пока что не подсочный.
Шагнул ко мне высокою стеной,
позвал меня, задумчивый и мощный.

Я не запомнил, что и где растет,
не любовался яркими дроздами,
но, подпирая кроной небосвод,
опять стоит сосна перед глазами!
Сползает круча, оседает грунт,
не лезут в землю штопором коренья,
как будто здесь страдают и живут
моих подспудных мыслей продолженья.
Корнями почва вся оплетена,
внизу река поет и русло режет…
На круче одинокая сосна
за землю держится и землю держит!

Дозорная ветка — высокая ветка.
Покуда не стали птенцы на крыло,
покуда в полетах душа не окрепла,
у птицы задача — высматривать зло.
И мальчик с рогаткой, и ястреб проворный,
и подлый охотник, и роща в огне
мерещатся птице на ветке дозорной,
а что с этой ветки мерещится мне?
И отрок, напичканный с детства цинизмом,
и пильщик, спиливший мои тополя,
и где-то за дамбой в овраге неблизком
в ожогах и ранах больная земля…
Но главное — с этой тревожной вершины,
пока у грядущего крепнет крыло,
я вижу любимые с детства долины —
осеннее солнце над ними взошло!
Здоровые рощи и чистые реки,
и нашу прекрасную чистую речь
мне дарят отчизны дозорные ветки,
чтоб все это свято любить и беречь!