Константин Бальмонт - Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la poésie de langue française [билингва ru-fr]

Вы скажете: что ж, умерла она?
О, нет! В тот день, как я скорбел душою,
Она была цветами убрана,
Но гроба не видал я пред собою.

Vous désirez savoir de moi
D'où me vient pour vous ma tendresse;
Je vous aime, voici pourquoi:
Vous ressemblez à ma jeunesse.

Vos yeux noirs sont mouillés souvent
Par l'espérance et la tristesse,
Et vous allez toujours rêvant:
Vous ressemblez à ma jeunesse.

Votre tête est de marbre pur,
Faite pour le ciel de la Grèce
Où la blancheur luit dans l'azur:
Vous ressemblez à ma jeunesse.

Je vous tends chaque jour la main,
Vous offrant l'amour qui m'oppresse;
Mais vous passez votre chemin…
Vous ressemblez à ma jeunesse.

Мой друг, ты знать хотела, почему я
Тебя так нежно, преданно люблю?
Вот почему, мой друг, тебя люблю я:
Похожа ты на молодость мою.

В твой темный взор то скорбь, то упованье
Роняют искру светлую свою,
В твоей душе всегда кипят мечтанья, —
Похожа ты на молодость мою.

Твой тонкий профиль — чудный лик камеи,
Эллады луч кладет игру свою
На эту грудь и кос роскошных змеи, —
Похожа ты на молодость мою.

Любовью нежной, преданной сгорая,
Я каждый миг твержу тебе: «люблю»,
Но ты идешь вперед не внемля, не взирая, —
Похожа ты на молодость мою.

Vous me donniez le bras, nous causions seuls tous deux,
Et les cœurs de vingt ans se font signe bien vite;
J'en suis encore ému, fille blonde aux yeux bleus;
Mais vous souviendrez-vous de ma courte visite?

Hélas! se souvient-on d'un souffle parasite
Qui n'a fait que passer pour baiser les cheveux,
Du flot où l'on se mire, et de la marguerite,
Confidente éphémère où s'effeuillent les vœux?

Une image en mon cœur peut périr effacée,
Mais non pas tout entière; elle y devient pensée.
Je garde la douceur de vos traits disparus.

Que je me suis souvent éloigné, l'œil humide,
Avec l'adieu glacé d'une vierge timide
Que je chéris toujours et ne reverrai plus!

Ты руку жала мне, болтали мы с тобою,
Всей юною душой волнуясь и любя…
Я и теперь все твой, я все люблю тебя,
А ты — стремишься ль ты ко мне своей мечтою?

Увы! не помним мы о легком ветерке,
Который подарил нас ласкою случайной;
Не помним мы о бледном, ласковом цветке,
Чьи лепестки мы обрываем с думой тайной!

Я в сердце сохранил мне милые черты,
Воспоминанья все в душе моей таятся,
А ты — скажи: зачем меня забыла ты?

О, боже, вот судьба! Любить тебя, терзаться,
И вдруг утратить все о счастии мечты,
И больше никогда с тобою не видаться!

Dans ton cœur dort un clair de lune,
Un doux clair de lune d'été,
Et loin de la vie importune,
Je me veux perdre en ta clarté.

J'oublierai les douleurs passées,
Mon amour, quand tu berceras
Mon triste cœur et mes pensées
Dans le calme aimant de tes bras.

Tu prendras ma tête malade,
Oh! certain soir sur tes genoux,
Et lui diras une ballade
Qui semblera parler de nous;

Et dans tes yeux pleins de tristesses,
Dans tes yeux alors je boirai
Tant de baisers et de tendresses,
Que peut-être je guérirai.

В твоих глазах, печальный, милый друг,
Горит луны-волшебницы мерцанье, —
О, дай мне отдохнуть от тяжких мук,
Дай утонуть в твоем сияньи!

Забуду я в объятиях твоих,
Любовь моя, все прошлые страданья,
И в сердце скорбном замолчат рыданья,
И с уст моих слетит певучий стих,

Как дань тебе, как дань любви прекрасной!
Забытую балладу я спою,
И, вслушавшись в тот голос неги страстной,
В чужой судьбе узнаем мы свою.

И в этот миг, под лепет чудной сказки,
В твоих глазах засветится любовь,
И будет столько в них признаний, столько ласки,
Что к жизни я воскресну вновь!

C'est un vieux conte de Bohême:
Sur un violon, à minuit,
Dans la lune un tsigane blême
Joue en faisant si peu de bruit,

Que cette musique très tendre,
Parmi les silences des bois,
Jusqu'ici ne s'est fait entendre
Qu'aux amoureux baissant la voix.

Mon amour, l'heure est opportune:
La lune éclaire le bois noir;
Viens écouter si dans la lune
Le violon chante ce soir!

Ты знаешь легенду? Лишь только луна,
Блеснув, озаряет молчание ночи,
Средь чащи лесной чьи-то искрятся очи,
Средь чащи поет и рыдает струна,
Смущая покой задремавшей Полночи,
И звуки ее так воздушно-нежны,
Что только влюбленным слышны,
Когда они шепчутся в сумраке ночи…
Любовь моя! светит волшебно луна,
И чаща лесная темна
Полночной порою, —
Скорей приходи и послушай со мною,
Как тихо поет и рыдает струна!

Tu fermes les yeux, en penchant
Ta tête sur mon sein qui tremble:
Oh! les doux abîmes du chant,
Où nos deux cœurs roulent ensemble!

Oh! les notes qui font souffrir,
Et les adorables supplices,
Lorsque l'âme se sent mourir
En de si profondes délices!

D'où venons-nous, pâles ainsi,
De l'avenir, du passé sombre?
Tu souffres, et j'étouffe aussi:
Que contemplent nos yeux dans l'ombre?

На грудь мою, полную трепетной муки,
Из грустных очей твоих слезы бегут.
О, светлым потоком текущие звуки,
В которых сердца наши вместе плывут!
Как будто бы самая песня страдает:
В ней слышны рыданья, в ней слышны мольбы.
В блаженстве и муке душа утопает,
Полна бесконечно-печальной борьбы.
Зачем так бледны мы? Что грусть навевает?
Грядущее? Прошлого черные дни?
Ты плачешь… С тобой мое сердце рыдает:
Что там предстает перед нами в тени?

La sirène avait tes yeux clairs,
Tes chers yeux, inconstants et vagues,
Tes yeux pâles et sans éclairs,
Tes yeux de la couleur des vagues.

Et la sirène avait ta voix,
Ta voix troublante d'enfant blonde,
Quand elle attirait autrefois
Les marins sous la mer profonde.

Et n'avait-elle pas ton cœur,
Lorsque la perfide adorable
Souriait, de son air moqueur,
A ces morts couchés sur le sable?

Во взоре твоем точно бьется волна:
Сияет в нем ласка, в нем дышит измена.
Такою же лаской коварной полна
И взором таким же — пленяла сирена!

Когда она голосом нежным пловцов
Манила в объятия бездны пустынной, —
Тот голос был твой — полный ласковых слов,
Дрожащий любовью и детски-невинный!

И в миг, когда в бездне корабль погибал,
Когда над тонувшими искрилась пена, —
Твой смех обольстительно-нежный звучал,
Твоею улыбкой смеялась сирена!

Judith a dévoué son corps à la Patrie;
Elle a paré ses seins pour son terrible amant,
Peint ses yeux, avivé leur sombre flamboiement,
Et parfumé sa chair, qui reviendra flétrie:

Et pâle elle est allée accomplir sa tuerie…
Ses regards fous d'extase et d'épouvantement,
Et sa voix, et sa danse, et son long corps charmant
Ont enivré le noir cavalier d'Assyrie.

Tout à coup, dans les bras du maître triomphant,
Elle eut l'affreux dégoût de lèvres l'étouffant…
Puis l'homme s'est couché, pris d'un sommeil de bête.

Dans l'horreur de l'amour autant que de la mort,
La femme sur le mâle a frappé sans remord,
Et froide, et lentement elle a scié sa tête.

Полна любви к отчизне, рабством угнетенной,
Она красу свою ей в жертву принесла,
И с нежной песней, ясным смехом озаренной,
К ужасному любовнику пошла.

Она идет… Горят алмазные запястья…
Предстала перед ним она, как дивный сон, —
И жгучим взором, пляской, полной сладострастья,
Вождь смуглый Ассирии опьянен!