Лариса Зубакова - Красные виноградники

в тёплые руки возьму
твою вконец озябшую
душу.
Слов и не нужно. Без них в тишине
посидим.
Слышишь,

как в жилах пульсирует кровь? —
Сердце бьётся.
Если забудешь об этом, потом
тоской обернётся

невосполнимость потерь. Поверь, —
это правда.
Пусть распахнётся же настежь дверь.
Пусть не по правилам —

логике мелочной вопреки
и гордыне —
в нежных ладонях тепло щеки
во веки веков отныне.

Ах, какая страшная завея!
Пёс да лес.
Тропинка и лыжня.
Мальчик резвый.
Сердце холодеет —
я с тобой.
Но нет со мной тебя.

За окном седая вьюга свищет;
весело дрова трещат в печи.
Тот, кто любит, память не нарушит —
пусть на время время замолчит.

Нам неведомы слова пророчеств:
голубые дали… зеркала…
тёплый дом… а под покровом ночи
музыка рассыпалась, звеня.

То ли вьюга, то ли волки воют.
Свет луны окошко озарит.
Сердце верит, но от боли ноет:
грудь сдавило, и клочком зари

в тусклой мгле среди тумана встанет
солнце. День. Рассеялся туман.
Лезвием дамасской синей стали
снега полоснуло по глазам.

Эльф и Элви заблудились в чаще
зарослей густой баюн-травы.
В жизни раз случается несчастье —
никуда от горя не уйти.

Раз в году слетаются на танец
духи леса, крыльями звеня.
Сквозь решётку корчит оборванец
рожи, цепью яростно гремя.

Оборванец.
Танец.
Духи леса.
Просека.
Открытый окоём.
Озеро за дымчатой завесой
тонет смесью яви, грёз и снов.

Эльф и Элви, спящая запруда —
из контекста вырванный набор,
счастье непокойное. Покуда
не рассеется туман лугов,

страждущее сердце не разбудишь.
Проглотив пилюлю бытия,
разглядишь сквозь призму, обнаружишь
весь разор и мрак. Печать – ничья.

А тавро, отторгнутое напрочь,
рассосётся, больше не кровит.
Пелена, задёрнутая наспех,
расползётся. Просто надо жить.

Зимнее солнце. Деревья мохнатые.
В снежных ресницах туман.
Утро далёкое; тайна глубокая,
и эта тайна – весна.

Эта весна не кончается осенью,
сквозь январи прорастёт,
стройной и лёгкой воздушною лестницей
в облако света упрёт —

ся верхней ступенькой.
низ, цветами усеянный.
Муз хоровод на лугу.
Отрок, меж ними бредущий потерянно.
А на другом берегу

эхо задымленное колышется
в плотном дурмане лесном,
голосом чудным сквозь заросли слышится,
машет приветно рукой.

Красота умиранья сильней
убывающей мощи рассвета.
С каждым утром лишь небо синей
глубины уходящего лета.

Ночью каждою – оземь мороз
звонким эхом разносит по лесу
перезвон этих льдинок из звёзд,
опустившись в бадейку, где месяц

Сам не свой, а поди ж ты, торчит
острым краем, хрустальной зацепкой.
Гулкий морок, щемящий в ночи,
бесприютность пространства… а сердце

всё сильнее сжимается. Страх.
неизведанность горькой юдоли.
И покачивается на волнах
неразгаданная дотоле

красота умирающих грёз,
возрождающихся ежечасно.
В сопричастьи желанен и прост
мир, пропитанный болью несчастий.

Ещё некоронованный король;
ещё инкогнито прекрасная принцесса,
где за высокой перевал-горой
запуталось в предвиденьях предвестье.

Ещё не пала на поля роса;
ещё не слышно птичье щебетанье.
но брезжит свет. И тьма в бега
вот-вот ударится пред первыми лучами.

Я не жалею ни о чём. Но жду —
судьба свершится почестями ль, роком.
Пусть скалы рушатся – спокойно пережду
крушенье славы и успеха рокот.

Немного слов и много тишины.
Поэзию питает жизнь-источник,
где радостью и болью взращены,
напоены их вечным светом строки.

Запечатлеются на каменной скрижали
и в книге жизни проступают вновь и вновь
слова, дарующие благость и любовь,
вобравшие всю радость, горе и печали.

Великий плут! В трагической гримасе
выходит жизнь на шаткий свой помост,
и меркнет свет. Здесь все причины гаснут.
Лишь светлячки поддерживают мост —

опору хрупкую для вёрст и расстояний
плутающему в поисках пути.
…Заблудший ангел крылья вновь расправил
и оттолкнулся плотью от земли.

Из тысячи жизней да сложится жизнь.
Сквозь боль и страданье – надежда на счастье.
И вихрем событий и судеб кружить,
во всём становясь неотъемлемой частью

всего мирозданья. А солнечный луч,
прорезавший тьму, новый день возвестивший,
уж пишет событий сегодняшних ход
на чистом листе в книге жизни открытой.

Разорванное в клочья время
в пух разлетается. Собрать
обрывки эти воедино,
вернуть покой и благодать

душе измученной. А телу
оставить облик прежних дней.
И чёрное перо по белому
скрипит, скрипит… Иных путей

нам во Вселенной, знать, не дадено.
а если было, то давно
судьбой-цыганкою украдено.
Вслед за воровкой кочевой

скрипят колёса по обочине
заезжей жизни городской.
…Монетой звонкою расплатится
с тобою месяц золотой.

Нас в тридцать три распяли на кресте
и воскресили уже в новой жизни.
Мы думали – спаслись.
И в суете
задёрганной, затравленной Отчизны

мы рассуждали: – Доживём свой век,
а там… Пускай история рассудит.
Как слеп в своих сужденьях человек!
Мозг – примитивное и грубое орудье

в твоих руках, Господь. Гляжу назад
и ничего-то в будущем не смыслю.
а всё, что Бог хотел тебе сказать,
Он говорит посредством этой жизни.

Река иссохшая любви.
По берегам глухой печали,
оцепенелые, молчали
душа и музыка. Вдали

в рассветной тишине – шаги.
И вздох глубокий облегченья:
жизнь – это способ разрешенья.
но только сам себе не лги.