Лариса Зубакова - Красные виноградники

…Пятидесятилетний успешный мужчина
снова в той самой комнате,
где в детстве мечтал по ночам…

Жизнь наладится, если откажешься
в чём-то главном своём от себя.
– Чепуха! Это только всё кажется.
Брось про звёзды, что манят, губя!

Да, всё так. Только где же ты, где же,
этот самый звёздный билет?
Пересмешницы-звёзды мигают,
и тоски млечный тянется шлейф.

Сопричастность мечте, от которой
и солидность не защитит.
ночью звёзды нашепчут такое!
Сердце вслед и всё ввысь, ввысь…

Далеко на тропах мироздания
затерялся звёздный билет.
Поглощает седое пространство
пустоту и стирает след…

Стрелой, направленною в небо, —
любовь! —
вся в самоцветном опереньи.
И вновь

одно над этим миром небо —
какая высь! —
а сколько мест, где был и не был,
смогло вместить,

где облака бесшумной стаей —
стоят? плывут? —
и в дымке сумерек растают.
Уснуть… уснуть…

День – золотая поволока
судеб и лет.
И где тут смысл? И что в нём проку?
Иль вовсе нет?…

Стрелой, направленною в небо, —
любовь! —
вся в самоцветном опереньи.
И вновь

душа – созданье неземное —
её пронзит.
Там тайна горнею стезёю
спешит,

и шелеста не слышно.
Какая тишь!
а ночь не спит: всё видит, слышит.
И точит мышь

снов золотое покрывало.
Калейдоскоп
всего, что было, не бывало,
в долине снов.

Я лёгкости училась у тебя —
благодарю.
Так складывается опыт,
из мыслей, своих и чужих,
но лишь своих ошибок,
которые уже не повторишь,
потому как знаешь,
чем они чреваты.

А лёгкость —
это хорошо.
Спасибо тебе
за всё.
Особенно за лёгкость
эту.

Начинается лето —
припекает с утра;
соловьи до рассвета.
Как заклятье, слова:

– Начинается лето;
пожелтела трава.
…Ни к чему мне всё это
на земле без тебя.

Лазурное море. Ажурный прибой.
Глаза, заглянувшие в дымку
заморских колоний. Луна за бортом,
зависшая странной картинкою.

Из Порту уходят опять корабли.
Куда? Неизвестно ни Богу, ни дьяволу…
Вот что-то всплывает по курсу вдали.
И в этом таинственном мареве

душа морехода рассмотрит едва ль
любезное сердцу пристанище.
И снова – безбрежный до дна океан,
дразнящий манящими далями.

Глаза заглянули за окоём.
Лишь временем жизнь ограничена.
И где-то, когда-то до точки дойдём
последующего события.

Вдали проплывают, пространство дразня,
всё новые райские кущи.
От курса никак отклониться нельзя
упрямому, к цели идущему.

Едва не касаясь бортов, – острова.
но жизнь ведь ещё не кончается.
Дорогу осилит идущий. Права
бесстрашно волну рассекающая

посудина крепкая. Морякам
сулит возвращенье наградою.
За долгие странствия по волнам,
за дух авантюрный товарищества,

за новые ветры и острова
мы пьём. Где вы, райские кущи?
Но к цели манящей упорно идём.
Дорогу осилит идущий.

Парус надежды клочьями виснет.
Жажда открытий, ты неправа.
Волны лениво за бортом плещут:
– Где же Азорские острова?

Солнце в зените палит без пощады,
пот ослепляет. Но вот уж глаза
сквозь слёзы пространства едва различают
прямо по курсу – Азорские острова.

Ты сказал:
– Что такое загар?
Краткосрочная память о лете?
Зноя солнечного расплав,
по талонам в курортном бювете

отпускаемый простачкам?
Безоглядная даль горизонта.
Пенный шёпот обманчивых волн
и магнитное марево солнца.

В чашке дымящийся чай.
Стол накрыт на двоих.
Давай пригласим луну
в гости
и спросим у тишины,
вобравшей рокот волн и цикад,
отчего скалы так смущены
и брызжут солью из глаз.

Наполню бокал вином
и вылью в бурный поток,
чтоб тот умчал его к морю
и выплеснул на песок
ажурной пеной прибоя.
И будет, рыча, мчать поток
сквозь трещины мрачных скал
и путать дебри лесов,
чтоб выплеснуть на песок
бродяжье шальное вино
и растворить его
в потоке странствий и волн.

Глаза, широко открытые в ночь.
Природа, она выбирает,
кого казнить, а кому помочь.
на радости в жизни скупая

и щедро дарящая боль.
ну вот и дошли до края
тоски-глухомани. Позволь,
кто это там рыдает?

Слезами не опорочь – прочь! —
трепетности сопричастья.
…И водит, и водит по краю ночь
Божественного участья.

Спасая мир, будь спасена сама,
о, эфемерность зыбкая! От века
дарующая чудо красота —
надежды смысл и веры. Человеком

воспетая и проклятая. Мир,
что раем наречён для обречённых,
сложивших о тебе чудесный миф.
Философов, поэтов и учёных

за что караешь? и зачем хранишь? —
о, трижды назову тебя прекрасной! —
как дьявол, отрешением казнишь,
как Бог, даришь в страданиях участьем.

И вот уже я снова покупаюсь —
каюсь! —
на никому не нужной доброте,
и в доброту, как в волны, погружаюсь.
не в силах зализать ушибы все,

опять в который раз —
в бессчётный раз! – пытаюсь
быть в положеньи том на высоте.
И снова – вновь! – срываюсь —
ошибаюсь! —
у доброты слепой на поводке.

Мне говорят, мол, слишком много увлекаюсь —
забываюсь! —
и предаюсь, как блуду, доброте.
И вот я с добротой —
назло! – сражаюсь,
пытаюсь не то чтоб сверх, но всё же
жить, как все.

Но, как всегда, —
и навсегда! – вновь ошибаюсь —
расшибаюсь:
в крови колени, ссадины везде —
не в первый раз.
Но не сжимаюсь – поднимаюсь,
тянусь упрямо —
прямо – к высоте.

Тонкие пальцы коснулись щеки.
Нежность!
Не отпускай, обойми, защити.
Бережно