Лариса Зубакова - Красные виноградники

кружатся роем снежинки,
ввысь поднимаясь с земли.
Улицы, лица – чужие.
В снежной могиле замри.

Кутаясь огненным вихрем
к небу взметённых снегов,
право же, это нестрашно
знать, что закончен отсчёт.

…И лежала на блюде луна,
словно фрукт экзотичный, диковинный,
что не ведали, как и назвать.
Из бокала страданий, окованного

светом вечной любви золотого литья,
пить вино горьких слёз. Надо всем этим горестно
возвышалось заморское блюдо – луна
в ожерельи тяжёлого звёздного золота.

Прочь отчаянье терпкое снов!
В непогоду накидкой дырявой укроешься —
не нашедшей дорогу судьбой.
Неразменной монетой из золота

остаётся на блюде чеканном луна
в обрамлении ночи. Бессонные,
как алмазы надежды, глаза
сторожат встречу утра лазурного.

Господи!
Укрепи мой дух во мнении
в правоте собственного мнения,
не подменив его гордыней и самомнением.
Благодарю.

И ещё.

Оставь в сердце место сомнению
для отстаивания чужого мнения.

Подумать только, тридцать серебренников!
В наше время это огромные деньги.
Да за них я мог бы продать
отца, мать, братьев, сестёр,
жену вместе со всеми детьми, —
не то что этого нищего проповедника.

Вы только взгляните на него!
Ходит в рваном грязном хитоне
и без сандалий,
окружил себя мытарями и блудницами,
вместо того, чтобы искать покровительства
уважаемых граждан нашего города,
и ещё уверяет,
что он – Сын Божий.

А зачем мне Царствие Божие
и благоденствие на небесах?
Я хочу пользоваться благами
здесь и сейчас.
Так что эти тридцать серебренников
придутся весьма кстати.

Сам первосвященник вручил
мне их
с заверениями
в дружбе и покровительстве.
а это уже кое-что значит.

…Вы тоже так считаете?
…Ну вот видите…

Воробьиное счастье чирикает
и случайные зёрна клюёт.
Если горе беду не накликает,
то она стороною пройдёт.

Тоже мне! кладовая, сокровище!
Света солнечного закрома.
Для кого-то оно незаконное;
но по праву владенья – моё

это счастье. Нахохлилось
в ожиданьи погожего дня.
Всё ждало и упрямо надеялось
на удачу, судьбу и себя.

Блюз!
За тёмным набухшим окном,
в резком круге, очерченном лампой,
на натянутых струях дождя
ночь разыгрывала вариации
в стиле блюза.

Под напором, под спудом, давясь
бесконечною импровизацией,
ночь всю ночь свой неистовый блюз
предлагала взахлёб.
В буйном танце прорвавшись,

через толщу потоков воды
обратилась невольничья Африка
тёмным ликом богини Луны
в бесконечность пространства
и времени.

Статуэткой эбеновой тьмы
в леопардовой шкуре дождя —
прочь!
в ночь —
через двери закрытые
ни себя, ни воды не щадя,
рвался блюз.

И звуки, и воды текли.
То всемирным потопом обрушась,
то совсем замирая вдали,
ночь играет на крышах —
слышишь? —
блюз.

На ногах не стоять —
я мертвецки пьян.
От меня даже звёзды шарахаются.
Ночь – не в ночь. Не уснуть.
Ах, весна, не буянь!
наговорами вьюги-знахаря

не унимешь переполох
молодого разгула весеннего.
От зари до зари по набухшей земле.
Мне уснуть
невмочь
в эту гулкую ночь воскресения.

Куда несут по бездорожью
шальные крылья за спиной?
Тоску звериную, острожью
не расплескать в пыли густой.

Лишь радость искрится на плёсах —
речная светится волна.
Куда тебя ещё заносит?
а вдоль дороги – трын-трава.

Трава-полынь, трава-мурава.
а что такое – трын-трава?
Чем: безрассудством иль отвагой —
в ночи она напоена?

А напрямик сияют росы,
луна в воздушной синеве,
и крупно стынут звёзд горошины
сквозь трель ночного соловья.

Где трын-трава стоит, по пояс
склонившись к дремлющей реке,
у тишины покоя просит
спалённая ветрами степь.

Протоки моют Млечный Пояс
в далёких всполохах зарниц,
а на краю обрыва корень
заветной клад-травы зарыт.

Какие беды и напасти
сквозь дрёму ночи донесли
сухой настой на ветре странствий
прогорклых запахов земли?

Труби, трубач,
труби, трубач,
встречай зарю.
а ты, скрипач,
не плачь, скрипач,
ликуй вовсю.

Вот-вот забрезжится заря,
и солнце жарко
ласкает травы янтаря
палящей лаской.

Проходит время
смерть-палач,
но в первых красках
трубит трубач,
трубит трубач,
что жизнь – прекрасна.

Этот солнечный луг —
одуванчиков море.
Золотое вокруг
вперемежку с зелёным.

А небес синева
заклинает участьем.
Солнце щедро с утра
одарит землю счастьем.

Навсегда золотым
вперемежку с зелёным
будет мир молодым,
в это утро влюблённым.

Я купила обратный билет
в город детства, что врезался в сердце.
…Тот же дом, тот же сад, тот же свет
расплывается в мареве зыбком.

Те же камни на улице той
да погожий денёк по соседству.
А в пыли по колено бредёт
босоногое горькое детство.

Тот, кто ищет, конечно, найдёт
отрезвляюще верное средство
для забвения прошлых невзгод.
Бесприютное детство – в наследство.

Эта истина птицею влёт.
Между «стало» и «может быть, станется»
в бездорожьи увязших колёс
умопомрачительная дистанция.

Глаза мальчишки ошалелые
разглядывают свой звёздный билет.
Руки ангела прямо с неба
протянули его. И свет

от далёкой звезды мерцающей
в непонятную даль зовёт.
За окном, словно в дымке тающем,
чудо детское сердце ждёт.

Только в небе – хрустальная музыка.
Там живёт и зовёт мечта.
но окно предательски узкое
не даёт летать по ночам.

Руки мальчишки настороженно
щупают свой заветный билет.
Он пробит компостером звёздным,
там конечной станции нет…