Евгений Блажеевский - Письмо

Как горько сознавать: тебя никто не любит,
Как страшно одному — на остром сквозняке…

Солома шебаршит, и хваткий ветер лупит,
И бочка — ходуном в пустом товарняке.

Качаются, скрипят продутые вагоны,
Колёса в темноте разматывают нить.

Любви, причём большой, желают миллионы,
Никто не хочет сам кого-то полюбить…

Я не спешу. Мне некуда спешить.
Листвою шелестит ночное лето.
Зачем воспоминанья ворошить,
К чему всё это?..

Припоминаю дни и города,
И письма, что остались без ответа.
Прогнувшись, убегают провода,
К чему всё это?..

О узкое, о тусклое и столь
Бессмысленное преломленье света!..
Зачем на раны посыпаю соль,
К чему всё это?..

Исчезло ощущение души,
Шипя в канаве, гаснет сигарета.
Глухие окна, парки, гаражи,
К чему все это?..

Над головой горит ночной неон
И Лета протекает через лето,
Смывая начертания имён,
К чему всё это?..

Под лёгким ветерком уводит в крен
Листву, что ждёт июльского рассвета,
Но не смолкает горестный рефрен:
К чему всё это?..

Не страшно сознаться, что пыл
Угас, как светило — в овраге.

Не страшно признаться, что пыль —
Сукном на рабочей бумаге.

Не страшно, споткнувшись у скал,
Сказать: «Насмотрелся — и баста!..»

Не страшно подумать — устал…
И вспомнить про Екклесиаста.

Не страшно, но только один
С душой, что знобяще тревожит,
Ты будешь дрожать, и ватин
Согреться тебе не поможет.

Не страшно, но только урод,
Вдев ногу в железное стремя,
Летит,
и скрипит поворот
Спины, раздвигающей время.

Не страшно, но только в упор
Со смертью, уже без обмана,
Как раненый тореадор
Ты встретишься mano o mano [4] Один на один (исп.) .

В осеннем парке мечется Борей,
Пестрит в глазах от жёлтой круговерти,
Ложащейся к подножью фонарей
В глухом порыве коллективной смерти.

Сдувает поколение с берёз,
И мы, бренча монетами в кармане,
Выходим на медлительный откос,
На музыку в кочующем тумане.

Что значат наша долгая любовь
И романтизм души, почти ребячий,
Пред этой силой, холодящей кровь,
Пред облаками над рекой рябящей?..

Что поздняя хвала и похвала? —
Они не стоят ничего ей-Богу,
Как серая халва и пахлава,
Досаду вызывая и изжогу.

Но за кустами издали видна
Дощатая площадка мокрой сцены.
На ней мы выпьем горького вина,
Ещё не вечер, мой дружок бесценный!..

Может, осень этому виной,
Но сошло на землю благолепье.
Солнце прибывает за спиной
В медленном своём великолепье

Полусонной улицей, пока
Спят жильцы, гуляет кот-молчальник.
Вижу, как в окне особняка
Одиноко голубеет чайник.

Предвкушая воцаренье дня,
Хор пернатых верховодит в действе,
И ложится в тишине ступня
Гулко, как в полузабытом детстве…

Покой матерчат под ногой,
А облако, в привычке древней,
Заснуло женщиной нагой
Над обомлевшею деревней.

За пожелтевший березняк,
Что встал за старенькой плотиной,
Уходит росчерком косяк
И трогается паутина.

Она касается лица,
А под высокою берёзой
Разбросаны семян сердца,
Как бы в бумаге папиросной.

В верхах далёкий перезвон,
Стоят деревья неподвижно,
И всё вокруг, как будто сон,
В котором и улыбку слышно…

Нет, пожалуй, печальней небес,
Чем над нашей осенней равниной.
Облака надвигаются без
Суеты рококо, и лепниной
Небогато пространство для дум
О развалинах дивного замка,
И невольно приходят на ум —
Штукатурка, извёстка, изнанка,
Пожелтевших белил густота,
Вороньё над развалом помойки…
И такая вокруг пустота,
Словно ты на заброшенной стройке,
Что упёрлась в небесную твердь
Арматурою и кирпичами.
О, не с нас ли, Всевышний, ответь,
Началось в небесах одичанье?!.
Ни плывущих в закате бород,
Ни видений воздушного цирка… —
Только белого света разброд
И дождливое небо из цинка.

Когда гуляет листопад
В глухую пору по округе,
И листья, покидая сад,
Кружат по улицам Калуги,
И кто-то шепчет в полусне,
Что старой вишни больше нет,
И только чеховским пенсне
В траве лежит велосипед,
А за оградой строгий дом,
В котором лестница, как локон,
При освещении таком
Похож на Александра Блока… —
То понимаешь, что пора
Избавить душу от привычки
Искать сравненья, что игра
Не стоит даже мокрой спички,
Поскольку знаешь наизусть,
О чём поёт лукавый табор…
В провинции такая грусть,
Что обойдёмся без метафор.

Родившись между небом и землёй,
Жить в облаках, не зная про порядки,
И, скажем, в Ниццу прилетать зимой,
Как проститутки и аристократки.

Парить над парапетами моста
И, уходя воронкой уже,
Растаять без дубового креста
В осенней дымке, в придорожной луже…

Съезжает московское лето
И выброшен счёт лицевой.
Любви золотая карета
Дорогой летит кольцевой.

Мелькают столбы да берёзки,
А мы остаёмся, увы,
Одни на пустом перекрёстке
Уже облетевшей Москвы,

Где вянут цветы, догорая,
И пойман последний кураж,
Где мимо, моя дорогая,
Волшебный прошёл экипаж…

В Сокольниках сентябрь.
И я к Преображенской
До станции метро
Шагаю через мост.
А под мостом ленивая вода
Течёт уклончиво,
Как бы издалека
Рождая эхо,
И печалью женской
Тревожат душу
Осень и река.
И видятся дома,
Стоящие на склоне,
И голубой дымок,
Ползущий от люля,
Зелёное пальто
И баба на балконе
На фоне простыней
И прочего белья…

Всё кружится в лучах
Червонного заката,
Уплывшего туда,
Где ночь и перегной,
Но женское лицо,
Любимое когда-то,
Опять, как наяву,
Опять передо мной
Проходят наши дни
В квартире на девятом
Высоком этаже,
Где музыка и свет…
Но столько лет прошло!
И больше ни тебя там,
И ни меня давным-
Давно в помине нет.
И что тебе сказать? —
Что жил певцом опальным
Под сенью то серпа,
То нового орла,
Что проживаю я
В другом районе спальном,
Что, вроде бы, женат,
И мама умерла…