Василий Лебедев-Кумач - Сердце, тебе не хочется покоя!

Тоску избывая неистовую,
Вздыхая, завыл паровоз,
И ветер, по стенкам посвистывая,
Угарные вздохи принес.

Прощаясь, на окна захватанные
Закат уронил алый мак,
А сердце все ищет спрятанное,
И тянут колеса трепак.

Юный клерк сидит за меморьялом,
Веки липнут словно ото сна,
И рука, суха и холодна,
Чертит цифры росчерком усталым.

Пять, один и двойки стройный выгиб,
Строчка букв, и снова пять и два.
Впился в грудь проклятый угол книги,
И набухла тяжко голова.

Юный клерк сидит за меморьялом,
За окном весенний день бежит.
Высоко проносятся стрижи,
И закат упал кораллом алым.

Я люблю ходить по Зарядью
Вдоль рядов москательных лавок.
Там так пахнет смоленным канатом,
Точно ходишь по пристани людной,
И как будто грохочет лебедка.
Рыбой пахнет и йодистым илом,
И прибойное ухает море
Близко-близко, за теми домами.
И душа, обманувшись счастливо,
Рифмовать приготовилась море…

За годом год устало ставит вехи.
В канве минут сплетенные в узор
Все наши слезы, беганья и смехи,
Как трафарет, печальный видит взор.

Идем путем разученно-конечным,
И через океан куда-то вплавь,
Но лишь на миг душа зажжется вечным,
И лишь во сне на миг увидишь явь.

Мильоны слов, что за день мы наскажем,
Вернутся вновь по замкнутой кривой —
Сегодня жизнь мне кажется миражем
Среди песка в пустыне мировой.

Графины и плоды на блюде.
Как переспелый дерзкий плод,
Глядят полунагие груди,
И виден тела пьяный пот.

Веселье лиц румяно-алых,
Глаза и губы – все пьяно,
И в странно-вычурных бокалах
Навеки пенится вино.

Внизу румяных яблок стружки,
Небрежно сброшенный венок.
И развалившийся пьянчужка
В глубоком сне у голых ног.

Если хочешь встретить Пана,
Выйди утром рано-рано,
Чуть пропел петух,
И иди, пока прохлада,
К ручейку, где поит стадо
Молодой пастух.
Притаись в глухой орешник,
И пускай твой ум-насмешник
На часок уснет…
Свод небесный улыбнется,
Каждый кустик встрепенется,
Кто-то запоет.
И увидишь в вихре диком
Пронесутся нимфы с криком,
А меж ними пьян,
Весь закутанный в росинки,
С нежной песней на сиринге
Горбоносый Пан.

Я слишком пью из чаши бытия
Напиток слез, желаний и веселья,
И буйный хмель оплачиваю я
Больной и четкой логикой похмелья.

Спадают маски, рвется жизни ткань,
И отовсюду пошлость корчит рожу.
Атлас мечты – как будничная рвань,
И знаю я, как черви гложут кожу.

Уходит жизнь. На сердце – белый шрам.
Вокруг хаос, как череп обнаженный.
И я стою, как горестный Адам,
Познавший все и радости лишенный.

О, сколько бессмысленной боли!
И редко бывая в тиши,
Я лишь напряжением воли
Скрепляю пылинки души.

Смеюсь, когда стиснуты зубы,
Борюсь, когда хочется спать,
Стараюсь быть каменно-грубым,
А сердце готово рыдать.

Калечу душевную лютню.
Над бездной по нитке скольжу,
А сзади и спереди будни
Знакомую чертят межу.

И только ночные раздумья,
И только ожоги грехов
Спасают меня от безумья,
Цепляясь в гирлянды стихов.

В жестокий час, когда нас рок обидел.
Когда весь мир в страданьях утонул,
Люблю тебя, немеркнущий Овидий,
И вас люблю, Гораций и Катулл.

Из тьмы веков, пройдя забвенья грани,
Ваш ясный лик приносит отдых мне.
Я в вас ищу врачей моих страданий.
Вы стали сном – и я живу во сне.

Под ветви мирт, к порогам милых граций,
Веди меня, Катулл, горячий друг,
А ты, житейский, двойственный Гораций,
С чела сними сует пустой недуг.

Ты, жрец любви. Овидий, помоги мне
В сердцах жестокость рифмой растопить,
Воспеть любовь и музу в светлом гимне.
Взнуздать тоску и ярко жизнь прожить.

Бегут поля с овсом и рожью,
Глубок и ярок небосклон.
Пролетка пахнет прелой кожей,
И в сердце сладкий полусон.

Закатный свет кроваво-маков,
Привычен вид полей родных…
Как будто снова жив Аксаков,
И вечен бег перекладных.

Стрекозы плавно водят танцы,
Духи полей щекочут грудь —
И ждешь, что будет много станций
И долгий-долгий будет путь.

Вот так проживешь незамеченным,
Безмолвно в слепой пустоте,
И жизни вопрос неотвеченный
Рассеется в вечной мечте.

Пустые узоры прострочатся
В короткой минутной канве,
И смерть закует одиночеством
Неслышную музыку век.

Погаснет мятеж ощущения.
Замрет недосказанный стих,
И новые почки весенние
Томиться заставят других.

Присел у камина и съежился,
И холодом сжалась душа,
А сумрак дробился и множился,
На угли змеисто дыша.

Веками прошедшими сдавленный,
В грядущие целил века,
И жгла словно уголь расплавленный,
Чело подпирая, рука.

И не было плоти и времени,
И жизнь обратилась в намек…
В душе из лучистого семени
Пугливый явился цветок.

Серебрится мягко-зыбко
Светлый шелк и нежный газ.
И неясная улыбка
В глубине раскосых глаз.

И в немом благоуханье
Чуть пожухлого холста
Слышишь легкое дыханье,
Видишь теплые уста.

А потом средь жизни пестрой
В предвечерний тихий час
Вдруг припомнишь остро-остро
Нежный взгляд раскосых глаз.

Восток взметнул оранжевые струи,
Моргает день…
А на губах все тлеют поцелуи,
И в сердце – лень.
И на руке сияющим залогом —
Твое кольцо.
Дышать легко, и холодок немного
Свежит лицо.
Иду без дум любовью упоенный.
Кругом – весна.
И счастлив я, усталый и влюбленный,
И сплю без сна.