Пётр Межурицкий - После мюзикла

Ну а может быть, то был не я —
зло, ты знаешь, и вправду коварно —
инвестиции в комплекс аграрный
добивали родные края —
или это был всё-таки я?

А куда меня жизнь занесла —
это, видишь ли, вовсе причуда —
если правда империя зла
есть на свете, то весь я оттуда —
до последнего в плоти ребра —
и не чаю добра от добра.

Расцветёт шелковица —
сердце остановится
на лету у беркута,
словно дальше некуда.

Порвав порочную петлю —
как притча ни стара —
я дом-музей себе куплю,
по-моему, пора.
Мной проникайся без затей,
веков глотая смог, —
вот здесь я принимал гостей,
там что-то ещё мог,
порой взмывая, как орёл,
а вот и смертный одр,
где я бессмертие обрёл,
удачлив, свеж и бодр.

Идут часы, бежит река,
я превращаюсь в старика
и узнаю на все лады,
зачем не умер молодым,
почто себя пришлось беречь,
о чём и речь, о чём и речь.

Рим, Рим, конечно, Рим,
и в недрах наших хижин,
о чём мы говорим —
какие там парижи!

Здесь всех на свете драм
число неисчислимо,
и только Третий Храм
лишь для Ерусалима.

Сдуру горная гряда
обратится в крошево —
православная Орда,
что тут нехорошего?

Будут муку принимать
молодые ратники,
отвали с дороги, мать,
не грузи про ватники.

Итак, мы жарим шашлыки,
у нас уже растут клыки,
и что ничуть не хуже,
крепчают наши души.

Итак, пока что я едок,
мы не на пепелище,
и с нами радуется Бог,
благословляя пищи,

как будто с Ним у нас роман,
а так, вообще, я не гурман.

На светлый праздник Рождества
шумит в Израиле листва,
и расширяется сознанье
на светлый праздник Обрезанья.

Если баба влюблена,
с неба падает Луна,
а когда мужик влюблён,
в небе Марс без панталон.

Мне любви знакомы муки —
без неё кранты и с ней —
и не может быть науки
астрологии верней.

Шестикрылый серафим,
шестирукий Шива —
нелегко, должно быть, им,
но и всем паршиво,

а с одной лишь парой рук,
разве попадёшь в их круг —
или фибрами души
мы для них нехороши?

Ночью сердце прихватило,
но чего-то не хватило
для финального свистка —
в общем, жив ещё пока,

и дела идут не кисло —
безусловно, в радость ром —
ну а что до жизни смысла,
то меня зовут Петром.

Если в доме караоке,
вы уже не одиноки,
как в гнезде застывший ёж —
помолился и поёшь

Какова бы ни была стезя,
место смерти изменить нельзя,
но зато – какая благодать —
место жизни можно поменять —
баш на баш и даже твердь на твердь,
что в конечном счёте тоже смерть.

Славный полк Преображенский,
заберись хоть под кровать —
батальон остался женский
за свободу воевать,

и за праведные книжки,
и за жизнь без адских смут,
но матросики-братишки
Зимний все-таки возьмут,

Кремль возьмут и даже МХАТ —
вот и весь матриархат.

Эластичен нравственности остов,
но что у семитов, что арийцев
не бывает, друг, не будь я Постум,
чтоб ворюга был не кровопийцей.

Впрочем, засиделся на земле я,
но и на луну ночами вою —
кто ты, говоришь, тебе милее?
С сердцем как, с ногами, с головою?

Когда погибнет всё живое —
а всё живое не погибнет, —
поникнув гордой головою,
свалю я именно в Египет.

Пускай там редко видят солнце,
пусть там сплошная глушь лесная,
пусть он хоть Марсом назовётся,
я всё равно его узнаю.

И кто б ни баловал нас – боты,
а может быть, и впрямь – планиды, —
я не останусь без работы,
но буду строить пирамиды.

И душу скорбью мировою
в потехи час утешит Моцарт,
когда погибнет всё живое,
а жить, однако же, придётся.

Что смертным ухабы —
конец предрешён —
воскреснуть хотя бы,
и то хорошо.

Мир таков, каков мне дан,
но и сам я данник —
разумеется, Майдан
лучше, чем Майданек.

Что ж не спросишь: почему?
Тоже правда. Как кому.

В итоге или, прямо скажем – в сумме
реальный наблюдается астрал, —
от старости ещё никто не умер,
от молодости кто не умирал,

поэтому согласно теореме
о пользе в топкой местности слеги,
прохожий, не теряй напрасно время,
почти меня и сразу же беги!

Иосиф Сталин русский занял трон,
а Троцкого судил Синедрион,
Льва удостоив участи барана,
что, между прочим, правда, как ни странно

Хоть я не верю в антибога,
его в природе слишком много,
что ей, однако, не во вред —
она сама его портрет,
на коем лирик и романтик,
и в этом фишка, винтик, фантик —
не чисто зверь с его числом,
но типа юноша с веслом.

Жизнь – это театр,
в нём ангелы – суфлёры,
и я всё чаще слышу Голоса
с тех пор, как начал тексты забывать.

Ценят по-разному
жизнь эту бисову
братья по разуму,
сёстры по вызову

Письмо Онегина к Татьяне
лет на пятнадцать точно тянет,
хотя виновный и не вор, —
я не приветствую суд Линча,
но тот, кто помнит эту притчу,
оставит в силе приговор.

Смешна Онегина беспечность —
пятнадцать лет ещё не вечность —
греши, да дело разумей,
а что до нашей бедной Тани,
то к девичьей, простите, тайне
причастны только Бог и змей.

Будешь ли достаточно ретив,
явишь или нет крутую прыть —
жизнь прожить не поле перейти,
даже и не море переплыть,
но, представь себе, словить свой кайф,
как ни назови его – хоть life.