Александр Долгушин - Пробуждение

Стою, весь просветлённый, чистый,
Глаза заполнены слезьми.
Крестюсь. Всё стерпят коммунисты,
Хоть прибивание гвоздьми!

Упал будильник. Перестал ходить.
Лежит, молчит. Секунды не считает.
От времени отстал. Звенит в груди
Его железной тишина литая.

В пространстве время странствует, живёт
Земля случайной параллельной жизнью.
В других часах другое время врёт,
Вращая шестерёнки механизмов.

– Вот прилип! Почти как банный лист
К мягкому, прости за наглость, месту!..
Я солю капусту. Я солист.
Ты – чумазый колобок из теста.

На столе морковки полный таз.
Ишь, какая рыжая морковка
Вырастает в Африке у нас!
Вырастить её нужна сноровка!

Мы, не покладая чёрных рук,
Пашем, сеем, жнём и собираем
И чеснок, и хрен, и горький лук,
Кабачков гордимся урожаем.

И не ждём с небес падучих манн.
(На халяву – даже уксус – сладкий.)
Чтоб на завтрак в доме был банан —
Лезь на пальму, намозолив пятки.

Женщина, свари мне вкусный суп!
– Форточку закрой! Вздыхаеть томно:
Мол, иди ко мне!.. Воронка губ…
Знаю, утро… Знаю, вечер, Том, но…

Воскресенье. Я нежусь в кровати.
Слышу голос ворчливый жены:
«Как дитё! – Всё валяется! Хватит,
Может быть? Я вот жарю блины,
Словно пчёлка кручусь! Будто белка!
Что я – лошадь? Лежит, как тюлень…»
Боже мой! Это пошло и мелко!
Отвечать мне на глупости лень.
Как Обломов, впадаю в дремоту.
Солнце. Лето. Дорога. Крыльцо.
– Что, сынок, не встаёшь? Неохота? —
Голос мамы… Родное лицо…

Ехать к морю – хорошо!
Тарахтят колёса,
Чай приносят. Чё ишшо?
За окошком – просо

На полях, овсы, леса,
Кочки да ухабы,
Чьих-то улиц адреса,
В огородах бабы.

Вслед вагонам лай собак,
На окошках кошки.
Смотрит в озеро рыбак.
Пролетают мошки.

Бултыхется купе
В колее железной.
От свободы отупев,
Ем, да сплю полезно.

И пока не скажут: «Слазь!» —
Еду, упакован.
Неотъемлемая часть
Отдыха морского —

Бесконечная езда…
Чё-ли сьисть огурчик…
Полустанки, города…
Захрапел попутчик…

Ехать к дому – хорошо!
Тарахтят колёса,
Чай приносят. Чё ишшо?
За окошком – просо…

Снится море, жёлтый пляж,
И гудящий улей.
Солнце. Марево. Мираж.
Вот и отдохнули!..

Борюсь за жись над марианской бездной.
Кишмя кишит акулами вода.
Плыть далеко до суши. Бесполезно.
По дну ползёт моряцкая звезда,

Голодная, как в море тварь любая.
Я океана делаю глоток.
Звезда… Она, наверно, голубая…
Я плаваю – как старый молоток

С потёртой ручкой. Может, это глупо,
Но со стихией яростно борюсь:
Ведь у звезды есть щупальца, чтоб щупать,
А я щекотки до смерти боюсь!

А с чего бы нам не говорить о погоде?
А чего бы нам не говорить о любви?
Вот и утро. Вставать рановато, но бродят
По двору и орут в пять часов соловьи

На качелях берёз и на вязовых ветках,
Как всегда, как сто лет… Да все двести назад!
Соловьиная песня – что звукотаблетка
Для бессонницы. Вылупив в утро глаза,

Я гляжу: вот и солнце зажглось. Ярче люстры.
Вся природа проснулась под радостный гимн.
Новый день. И по-старому новые чувства.
Только б не перепутать, вставая, ноги!

А с этой птицы – как с гуся вода!
Всё утро – перепевы, разговоры…
Что? Дождик очень мокрый? Ерунда!
Нелётная погода? – Что за вздор, а?

Туда-сюда… Один крылатый миг —
И на меня бездонным рыжим глазом
Он глянул мимолётно, озорник,
Однопланетный непонятный разум…

Я думаю о чём-то, тугодум,
А он уже качается на крыше,
А он уже купается в меду,
А он уже листву берёз колышет,

А он уже в сиреневых кустах
Шуршит, уже в полёте ловит мошек…
Эх, чёрт возьми, «чому же я не…» птах?!..
Зато я не боюсь дворовых кошек!

Пышногрудая немка в баварском прикиде
Равнодушно-нахальна (прописана роль).
Водяными глазами в упор нас не видит.
– Только пива? – Салфетки кидает: «Яволь!»

Отдуваясь, рыгает объевшийся Мюнхен.
На коленях, с протянутой шляпой – старик
Молча смотрит в себя. А прохожие глухи
И незрячи. Что ж, каменный город привык

Ко всему. Дождь по улицам шлёпает серый,
И святые взирают на мир с высоты,
И по стенам ползут, извиваясь, химеры,
В жутком крике разверзнув беззвучные рты.

Разбилось солнце вдребезги о ствол
Неведомого дерева на фоне
Закатных облаков. Я долго шёл.
Сочилось солнце сквозь мои ладони,

Текло сквозь пальцы, брызгало в траву
Глубокого, как тёмный омут, сада…
Я сладкой боли полон был: жи-ву-у-у! —
Как мотылёк в пожаре солнцепада.

Я принимаю солнечные ванны.
Я черпаю горячие лучи
Ладонями. В обычный день, не банный,
Берёзы пахнут банею. Сучит

Коленками кузнечик у дороги,
Морзянку бесконечную стучит.
Ползёт коровка божья.
– Кто «убогий»?
Не знаешь ничего, так помолчи!

Сейчас от тлей останутся лишь ножки,
Да рожки. Будто к пламени свечи
Летят ко мне назойливые мошки
И оводы. Мохнатый шмель ворчит.

Томится день – парной, ленивый, томный.
Не телится коровка, не мычит.
Железный терминатор тает в домне.
Дымится в голове чугунный чип.

Над колокольным звоном облака
Плывут большой задумчивою стаей.
Их миссия земная высока:
Посеять дождь и навсегда растаять.

Растает в небе колокольный звон,
Заполнив сердце странною тревогой:
Неужто где-то есть, незримый, Он
Над нашей суетливостью уБогой?

Оказывается, птицы питаются одуванчиками,
Которые не успели ещё улететь!
Питаться одуванчиками – это заманчиво!
Интересно, не прорастут они в животе?

В пруду волосатые утята, не гадкие,
Плавают, перепонками смешно гребя
Лапок. Им утки кусочки сладкие
Самые в клювы кладут, любя.

А в поле цветочном – лиловом, сиреневом, —
Пчёлы работают. В майках в полосочку.
Отдых у вас? Всё до фени едреней вам?
Нет, не дождётесь (про папиросочку).