Сборник - Ялос-2015

Прощай, мой кремовый пиджак,
Сорочка, галстук-блеф,
На всем темнеет винный знак,
В душе клубится гнев!

Прощай до Страшного суда,
Все в прошлом, так и знай;
Прощай – и если навсегда,
То навсегда прощай!

Ни словом я не выдал страх
За будущность свою;
Как вырос я в твоих глазах,
Да что я говорю!

Расплатой был для палача
Мой благодарный смех.
Смахнул пылинку я с плеча
И выпил за успех.

Всё так же был любезен взор
(Сие не объяснить!),
Вот так притвора из притвор
Клянётся век любить.

Здесь я учтиво произнёс,
Смутившись, как всегда:
– Костюм не стоит ваших слёз,
Какая ерунда!

Промокли улицы вечерние,
но, непогоде вопреки,
одной мелодии свечения
не угасают огоньки.

Они несут мотивчик давешний
в оцепеневшие дворы
под перламутровые клавиши
пассажей уличной игры.

Дома озябшие сутулятся,
проулки тёмны и сыры,
тебе же, барду этой улицы,
другие видятся миры.

Но за пустяшными беседами,
своих не ведая путей,
мы, осторожные, не следуем
простой мелодии твоей.

Помилуй, уличной симфонией
надолго ли утешишь ты,
безвестный баловень гармонии,
среди обмана и вражды?

Покуда мгла висит осенняя,
какой, помилуй, нам резон
услышать вестником спасения
нелепый твой аккордеон?

… Казалось, мир уже в агонии
и потемнели небеса,
а ты, возлюбленный гармонии,
творишь такие чудеса!

Забытой музыки свечению
мирволят лики всех святых
и повинуют нас учению
волшебных клавишей твоих.

Он в весеннем завихреньи,
в тихой пустоши земной,
словно тайное знаменье,
по Большой летит Морской
мимо летних рестораций,
над горячей мостовой,
где зелёный дым акаций
и жасминовый прибой.
О, возок провинциальный,
старичок-империал!
Ты какой великой тайной
горожан околдовал?
Чем из северного тлена
зазываешь юный май —
вестовой его бессменный,
севастопольский трамвай?

… За минувшими годами
нам увидятся во сне
строгой дамы, строгой дамы
удивлённое пенсне,
гимназиста на подножке
загорелый локоток,
а в окошке, а в окошке —
синей бухты лоскуток.
В это светлое мгновенье
что превыше всех прикрас,
неподвластное забвенью,
очаровывает нас?
Моря чистая полоска,
южный полдень налитой
и – нелепая повозка
на брусчатке голубой.
Где, мучительно неловки,
двое, прячась от зевак,
проезжая остановки,
не расстанутся никак.
И во власти милых ручек
(Бог, удачу призови!)
восхитительный поручик
изъясняется в любви.

… В час, исполненный моленья,
увези нас в этот рай,
в эти давние мгновенья,
севастопольский трамвай!
В Аполлоновку, где тает
дребезжащая свирель
и где рельсы заметает
тополиная метель…

Где луною просвечено облако
и созвездий висит полотно —
кипариса безмолвствует колокол,
гераклейское бродит вино.

И откуда, скажи мне, бессонница?
Неужели всему и виной —
кипарисов зелёная звонница,
перламутровой пены прибой?

Наших рук мимолётность касания —
и не держит уже тетива
сумасшедшие наши признания,
потаённые наши слова.

Полетим за степной паутинкою,
где цикад неустанный минор,
что играет старинной пластинкою
на игле фиолентовских гор.

И пускай о столетия сточатся
и сойдут в океан берега,
но для нас это лето не кончится,
наши души не тронут снега.

И навеки, поверь мне, запомнятся
и отныне пребудут с тобой
кипарисов зелёная звонница,
перламутровой пены прибой.

Будничную прозу разорви,
посмотри, мой друг, какая прелесть —
вновь на нашу улицу слетелись
голубые голуби любви.

Трепету холёного крыла
вдумчивое вторит воркованье…
В уличной такой фата-моргане
столько благодушья и тепла.

О, мой невесёлый визави!
Что теперь твои разуверенья,
если нам ниспослано знаменье —
голубые голуби любви?

Что твои порожние лари
и надежд истраченных крушенье,
если поднебесное круженье
прочат голубые сизари?

Нас ещё одарят небеса:
отметая прошлые секреты,
мы, одной любовию согреты,
в новые поверим чудеса.

Это ведь не купишь за рубли…
Если бы не говор голубиный,
синие дворовые глубины
никогда б любовью не цвели.

Видно, милый друг, у нас в крови
в истину уверовать такую,
и тогда надежду наворкуют
голубые голуби любви.

Будет разлука легка и светла…
Нашей судьбы запятая
так осторожно в ночи нас вела,
по переулкам плутая.