Дмитрий Щедровицкий - Стихотворения и поэмы

Тоску Лейлы. И свет Меджнуна.
Начало зренья. Тайну тайн.
…А землю в адские кануны
Знакомит с небом «Эйр Лайн»…

Над городом – покров столетья сизый,
Дымится миг под конскою подковой,
А небо низошло – и смотрит снизу
Глазами обнажённого святого.
И, кроме ветра, нет иного крова.

А всадник в грозовом просторе тонет –
Ещё не понял, но уже задумчив,
Лучом любви из будущего тронут.
И в этом веке он – один из лучших.
На панцире его играет лучик.

Печален конь, во взоре отражая
Свинцовые пейзажи Освенцима,
И чёрный воздух полон слёзной влаги.
А всадник остриё красивой шпаги
Рассматривает, про себя решая,
Возможны ли беседы со святыми…

В песчаном подсознанье роясь,
Пластов земных взрывая повесть,
Мы вспоминали неспроста,
Что жизни знак – летящий поезд,
А вслед за нею – пустота.

Мы знали умиранье речи,
Мы знали дрожь последней встречи
С любимым, что не любит нас,
Нам лапы жизнь клала на плечи
С холодным блеском львиных глаз,

И гневных гор горчили глыбы…
О, видеть Ангелов! Они бы
На райских пели нам пирах…

Но мы опять снимали нимбы –
И шли, как нищие, во мрак.

Я – живой, но и осень – живая:
Кто кого из нас переживёт?
Дни всё новые в круг зазывая,
Водит прошлое свой хоровод.

Ни листа, ни зелёного неба
Не осталось. На тучах – печать
Отчужденья и сна. И не мне бы
За скудеющий свет отвечать…

Небом вспененным одеты,
Безутешные, как дети, –
Сумасшедшие поэты
Сумасшедшего столетья!

Песнопевцы вен бурлящих,
Вскрытой страсти водопадов,
Меж ветвей телесной чащи
Густолистых – смерть не спрятав,

Как богов, разбив каноны
Ради тайны непостижной, –
Убегаете…

За вами –
Века злобного погоня,
Ваши лица – дальше, тише:

Мрак. Не передать словами…

Хвойный вечер утешенья и защиты,
Небо душу облекло – огромный плед,
Деревянная калитка в сад сокрытый,
Жизнь трепещет, как в листве фонарный свет.

Вот я снова здесь. Я возвращаю Слово,
В детстве сумеречном взятое в залог.
Слышу, как в другой стране рыдают вдовы,
Как, смеясь, растёт в дверях чертополох.

Я хотел в столетье этом не собою,
Но несчётными рожденьями прожить.
Ночь трясло. Шатало землю с перепою.
А сейчас цветок спросонья чуть дрожит.

Я бывал в смешенье судеб сразу всеми –
И в отчаянье спасенье узнавал,
Был прологом и узлом в земной поэме,
Открывал страстей всемирный карнавал.

Не чуждаясь унижения и славы,
Я в соборе и в ночлежном доме пел,
Босиком прошёл весь этот век кровавый
И от казни уберечься не успел.

Вот я снова здесь. Я возвращаю Слово –
В детстве явленную тихую любовь.
Погляди, Учитель мой белоголовый:
Даль созвездий – это свет моих следов.

Там, над Летой, – ветряная мельница:
Это время медленно и страстно
Перемалывает в пыль пространство,
В россыпь звёзд. – А ввысь на крыльях ленится

Вознестись. Оно стоит на месте,
И, вращая ливнями и лунами,
Хочет душу размолоть в возмездье
За беседы с птицами безумными.

Там, над Летой, ветряная ягода
В холодах созрела и повисла –
Это ум несёт желаний тяготы,
Это мысль вращает страхов числа.

Над рябиной каменной, осенней –
Звёздный ком с измятым скорбью ликом,
Что постиг духовность не по книгам –
И уже не чает воскресенья…

Здравствуй, царь Соломон! Я из Моря Крови,
Где рыбы вымерли, где одни
Волны в бесплодных турнирах дни
Проводят, где сохранились, кроме
Воплей беззвучных, слогов морских, –
В медленных, скользких ларцах тоски
Жемчужин погашенные огни.

Лишь человеческой плоти лаской
Их оживишь. Я тебе принёс
Эти куски неуслышанных слёз.
Можешь дарить их царице Савской
За потаённую, терпкую ночь,
Можешь для зелья их истолочь –
И настоять на прохладе рос…

Кто из потомков твоих украсит
Выдохом водных глубин свою грудь, –
Жарких столетий вытерпит жуть,
Как мореход непреклонной расы
Тирской, лишь вихря налёт миновал
И бесноватый стихает вал,
К новым невзгодам свой правит путь.

Зелья жемчужного кто отопьёт, –
Хлынет печаль в него гимном неспетым,
Океаническим, фосфорным светом
Мысли пронзив ему, словно копьём.
Мраком рождён, от людей отстранён,
Внутренним, скрытым, жемчужным огнём
Он засияет – и станет поэтом!..

Ты не смотри на строфы свысока:
В контексте жизни каждая строка
Моих стихов звучит совсем иначе –
Та тянется, как детская рука,
К лучам звезды. А та, как ветер, плачет.
А вместе все они наверняка
Любого буквоеда озадачат.

Но ты на путь щемящий оглянись,
Где время ливнем устремлялось вниз –
И зеркала для неба создавало;
Ты отраженьем облака пленись
В одном из них – ведь как ни заливало
Край муравьиный, а льняная высь,
Двоясь в воде, покой торжествовала.

Вгляделся? – и запомнить поспеши
Соотношенье тела и души,
Как мне оно в толпе стихов открылось:
Хоть мир звенящий – в хаос раскроши,
Хоть обнажённым петь взойди на клирос, –
Что гром – зимой, что взрыва сноп – в глуши,
Тебя настигнет насмерть Божья милость!..

Тот, кто из тучи испил грозовой,
Кто окунал свои руки в лаву –
Нет, не мертвец, но только живой
Богу возносит славу!

Только кто звёзды срывал, как плоды,
Кто на земле научился
Видеть на скалах веселья следы,
В лиственный лес разворачивать числа,

Кто человечество наперечёт
Знает, моря – как свои пять пальцев,
Кто зеленеющий лист рассечёт
Вдоль – в глубине созреваний скитаться,

Кто поднимался из тьмы гробовой,
Чтоб на рассвете пропеть свое «Ave» –
Тот не умрёт уже. Только живой
Богу возносит славу!

О, твой ли голос слышу я
Чрез столько лет и зим?
Он в эту полночь бытия
Едва ль вообразим,