Олег Бушуев - Преображения Павла Волгина. роман в стихах

Какую роль он тут играет?
А в том, чем близок нам и мил,
Не нас ли он напоминает,
Не нас ли чем-то повторил?
Геройство сходно с лицедейством:
Служить Добру или Злодейству
На сцену вызвали его —
Герой не ведает того.

Но наш герой – не злобный гений,
Решивший Землю покорить.
Умён и добр он, нет сомнений,
Способен мыслить и творить.
В него и верю словно в Бога,
Чудес в моей поэме много,
Герой мой – феномен, но он,
Конечно ж, не изобретён,

А прямо мной из жизни взят он.
Фантазия всегда бледней
Реальности. Вот та богата.
И сказка не сравнится с ней.
Во всём есть тьма ограничений,
И в том источник приключений.
Хоть многое свершить бы мог,
Всё ж человек он, а не Бог.

А в чём причина феноменов?
Что нас, как будто ветер – пух,
К успеху гонит неизменно?
Что, если не свободный дух?
Так, может, вместо вечной веры
В хозяина небесной сферы
Взять и увериться в себе,
В своей божественной судьбе?

В себе узнав сверхчеловека,
Что духом вечен словно Бог.
Кто сам себе и яд, и лекарь,
Кто уподобиться бы мог
Богам и в мыслях, и в поступках.
Не сделав ни одной уступки
Дурной природе, и судьбой
Вертел бы, став самим собой.

Так знай, в себя нам верить лучше,
Как в Магомета иль Христа.
Любой из нас – лишь частный случай
Мятущегося Божества.
Когда себя мы Богом мерим,
Притом, в себя как в Бога верим,
Или когда в нас верят так,
Сверхчеловеком стать пустяк.

Я понимаю: как примеры,
Нудны святые и скучны.
Как схемы, коим мы не верим,
Что в житиях заключены.
Отчаянным мы подражаем,
Но мучеников уважаем,
Хоть мучиться мы не хотим,
Мы всё ж, готовы верить им.

Таланты есть среди великих,
А также и среди простых,
Средь просвещённых и средь диких,
Средь грешников и средь святых.
Мир мудрых мыслей им как Мекка.
Но звания сверхчеловека
Достоин тот лишь человек,
Что к совершенству шёл весь век.

Таков герой. Когда бы все мы
Вдруг получили от небес
Любви к нам Бога дар бесценный —
Талант – источник всех чудес,
И против Зла объединились,
Тогда б судьба Земли решилась.
И стал всем править, наконец,
Не разрушитель, а творец.

Будь Павел прост и примитивен,
Кто б стал сочувствовать ему?
Пусть даже если не противен,
Вот если бы попал в тюрьму,
Или калекой стал несчастным,
Он вызвал бы у нас участье,
Потом бы пусть разбогател
И нашу радость вызвал тем,

Что справедливость существует,
Враги наказаны сполна!
Добро как в сказке торжествует,
И наш герой приятен нам.
Как жизнь богата на сюжеты!
Я благодарен ей за это.
Поэмы пишут и для дам,
А те не могут жить без драм.

Итак, он был широкоплечим
И светлоглазым, и большим,
Наивностью хоть не отмечен,
Идеализмом всё ж грешил,
И поклонялся только Битлам.
А толпы называл он быдлом.
Под глазом лёгкий тик имел,
Кур и свинину он не ел,

Свинью считал он с обезьяной
За прародителей людей,
И в человеческих изъянах
Винил природу пары сей,
Считая род людской химерой,
Ну, как кентавра, для примера,
Иль сфинкса, что в песках лежит
И знает, кто и с кем прижит.

А куры? С детским впечатленьем
Он так запомнил петушка,
Что бегал по задворкам тенью,
Хотя отрублена башка.
И впечатлительной натуре
Старушка древняя культуру
Напрасно силилась привить,
Уча во всём примером быть,

Внушая, что кровей он царских.
Породистый он вид имел,
Хоть не носил усов гусарских,
Да и ценить себя умел,
Знал из семейного преданья:
Его пра-пра-прабабка Таня
Из дев полянинских была
И родословную вела

От самой милой из безбожниц…
Имели первые цари
Как и Владимир – князь, наложниц.
В Поляну, бросив третий Рим,
Царь Пётр наведывался к девам
Пленяться песен их напевом,
Их любоваться наготой
И бесподобной красотой,

Да предаваться развлеченьям.
Клянусь, не устояли б вы
Перед диковинным влеченьем
Искусных баловниц любви.
А как они играли в жмурки,
Из рук выскальзывая юрко
И хитроумно, и умно
В Купалу ночью за гумном!

Когда сам царь, отстав от свиты,
Нагих девиц впотьмах искал
Цветов гирляндами увитых,
Схватив, их гибкий стан ласкал,
Чтоб среди дев, на нимф похожих,
Найти по аромату кожи,
По вкусу губ и форме тел
Ту, что он больше всех хотел.

И насладившись красотою,
Обласканный десятком рук,
Он оставался на ночь с тою,
Что знала тонкости наук,
Известных пленницам гаремов,
Забыв про царство и про время.
И в тайных игрищах ночных
Была та дева лучше них.

Когда же сладкие забавы
Давали грешные плоды,
В отставку без излишней славы
С наградою за их «труды»
Дев отставляли, заменяя
Другими, вряд ли вспоминая,
Что там, в краю лесных осин
У них дочурка или сын.

Те, подрастая, шли в ученье,
На службу к батюшке царю,
Приобретая там значенье,
Я о деньгах не говорю,
За службу получив дворянство,
Они не знали в мыслях чванства:
Что я, мол, родственник царям,
И не чета плебеям – вам.

Наш Павел чопорность дворянства
С уроков бабки не терпел,
Не отличался постоянством,
Свой шанс увидеть он умел,
Имея от природы сметку.
Он брал, что надо , на заметку,
Хоть и ошибки совершал,
Но, всё же, много обещал.

Родился он на юге жарком,
Где солнце, ветер и волна
Характер формируют яркий,
И не заслуга, не вина
Его в том, что горяч и ветрен,
Как будто степь хмельная летом,
И вспыльчив так мятежный нрав,
Как сухостой осенних трав.

Прекрасно Нижнее Поволжье.
И Волга Богом в дар дана,
Достойна од любых она.
И степь под знойным солнцем тоже.
Вон там – ильмень -большая лужа,
Там -коршун над буграми кружит.
Тут -на ковыль и облака
Верблюд взирает свысока.

Верблюд тот перевозит грузы.
Запас воды в его горбах.
Полна скрипучая арба
Душистых дынь, больших арбузов.
И так же он высокомерен
И в превосходстве так уверен,
Как очень часто те из нас,
Кого прибило в «средний класс»,

Коттеджем с кортом иль другой,
Кто обзавёлся раньше прочих
Подчас полезною не очень,
Зато игрушкой дорогой.
Ей как ребёнок он гордится,
Для взрослых это не годится.
А он – как тот верблюд с горбом,
Становится арбы рабом.

Не жалко мне того верблюда,
Все тащим мы свои арбы,
А всех счастливей в мире – люди,
Свободные от пут судьбы.
Да, совершенствованье духа —
Не всем доступная наука,
Блажен тот, кто её постиг
Из опыта, а не из книг.